«Когда в Новосибирском театре оперы и балета состоялась премьера оперы Рихарда Вагнера «Тангейзер» в постановке Тимофея Кулябина, я не скрывала своего скептического отношения к этому спектаклю и сейчас продолжаю считать его творческой неудачей. Но, в связи с разыгравшимися вокруг спектакля событиями с участием представителей русской православной церкви, прокуратуры и Следственного комитета, считаю необходимым еще раз вернуться к этой теме.

Федеральный закон №136 «Об оскорблении чувств верующих» принят в 2013 году. Мне он не нравится, но обсуждать его я не намерена – он действует на территории России, и мы все ему должны подчиняться. Однако принят он совсем недавно, и, как я понимаю, судебная практика, связанная с этим законом, нулевая, случаев преследования по нему я не обнаружила. Это к тому, что пока никто толком не знает, как закон трактовать и как применять. 

Вот, например, уважаемый митрополит Тихон (заявитель жалобы в прокуратуру) пишет, что в спектакле «Тангейзер» предметы культа используются не по назначению, и это оскорбляет верующих. А как вообще в театральном пространстве предметы культа могут использоваться по назначению? Если на сцене, допустим, в первой картине спектакля «Борис Годунов» (действие происходит в Новодевичьем монастыре) изображается собор, увенчанный крестом, вытащенным со склада декораций – это по назначению крест используется или нет? Может это верующего оскорбить? Легко представить себе сцену из кинофильма – пожар в храме. Горят иконы и прочие предметы культа – вот вам порча этих самых предметов. Никто ведь не проверял, подлинные иконы горят или поддельные. И вообще, что такое – поддельная икона? Лик святой он и есть лик святой. Или нет? И замечу, что и в кино, и в театре все происходит умышленно, то есть по замыслу (умыслу) режиссера, всей постановочной группы, под их непосредственным контролем. А вот умышлял ли режиссер конкретно оскорбить верующих – как разобраться?

Любому искусствоведу известно, что такое образная структура, драматургия, художественная целостность, контекст, подтекст и так далее. То есть, все то, из чего мы, собственно, и считываем содержание произведения искусства с большей или меньшей точностью (на 100% – никогда, просто невозможно). Ни закон, ни так называемые православные активисты этими понятиями не оперируют, но исходя из здравого смысла в нашем и подобных ему случаях, без них вряд ли получится обойтись.

Итак, вернемся к пресловутому «Тангейзеру». Режиссер Тимофей Кулябин во многом Вагнеру противоречит и (на мой взгляд) действует ему в ущерб, но в принципиальном с ним сходится – в трактовке образа Художника как натуры противоречивой, всему остальному миру противопоставленной и – таки да! – грешной. И, сочувствуя ему, безусловно отстаивает его право на такое положение в обществе, тем более, что ничего, кроме подлинных страданий (если, конечно, Художник и впрямь с большой буквы) оно ему не сулит. Никаких открытий, все это давно известно. Главное – как идею развернуть.

 

У Кулябина кинорежиссер Тангейзер берется за скандальный с точки зрения общепринятой морали сюжет – он отправляет Иисуса Христа в античное капище, в объятия Венеры. Кощунственно? Но замечу, что, во-первых, Иисус в это время еще не пророк, во-вторых, ему все же удается преодолеть искушение и выйти на ту дорогу, которая приведет его к исполнению его великой Миссии и к бессмертию. Мы знаем, что раскаявшийся грешник Христу милее, чем праведник – не потому ли, что он сам прошел этот тяжкий путь? Это версия – всего лишь версия, вы можете ее отвергнуть, спорить с ней, но может ли она оскорбить думающего человека?

Основные претензии верующих, насколько мне известно, к постеру фильма «Грот Венеры», который снял Тангейзер. Да, изображенное на нем в интимном месте женщины распятие может шокировать. Но давайте смотреть в контексте: Тангейзер именно за эту дерзость – недопустимую и с точки зрения творческой богемы, и с точки зрения его родной и уважаемой матери – подвергается жесткому осуждению и гонениям. В результате его личность претерпевает некое нравственное перерождение, и он уходит если не раскаявшимся, то явно на пути к раскаянью. Не случайно в последней сцене с его участием он лежит на фоне креста, и силуэт его тела с раскинутыми руками линии этого креста повторяет. Герой проходит свой тяжкий крестный путь в поисках истины – очень христианская идея, и неужели она не очевидна, если рассматривать спектакль как художественное целое, а не выхватывать из него отдельные «цитаты», которые всегда можно трактовать в пользу любой, самой извращенной, идеи. 

Допускаю, что среди восставших против оперной постановки верующих не все высоко образованы и способны серьезно размышлять над произведениями искусства – и это нельзя ставить им в упрек, у них наверняка есть другие достоинства. Но не могу допустить отсутствия хорошего образования и культуры у высокого церковного сановника, а именно – заявителя жалобы. Жаль, что (по его собственному признанию) он не видел спектакля – жалоба с чужих слов, с моей точки зрения, сомнительна. В нашей истории были времена, когда письма против деятелей искусства подписывались людьми типа «Я Пастернакá не читал, но…». Даже представить себе их возвращение мне, например, страшно.

И еще об одном хочу непременно сказать. Это тоже связано с «Тангейзером» и многими другими явлениями искусства и культуры, которые в последнее время подвергаются нападкам со стороны православных активистов, а также с обвинениями в адрес министра культуры Новосибирской области Василия Кузина, который, по их мнению, не предпринимает мер по защите традиционного общества и его ценностей и потворствует созданию театральных экспериментов на государственные деньги. Во-первых, в XXI веке трудно понять, что такое традиционное общество и где его искать, и неужели для нас остаются ценными такие, например, максимы прошлого, как «жена да убоится мужа своего» и прочие подобные? Что вообще подразумевается под этими высокопарными словами про традиции? А ценности современного, изменившегося мира не требуют утверждения и защиты – такие, как честность в бизнесе и на государственной службе, гуманное отношение к животным, бережное отношение к окружающей среде, та же, будь она неладна, свобода творчества, без которой и творчество-то невозможно? Во-вторых, что касается экспериментов, то без них искусство и все общество не может развиваться – это аксиома. Без них мы до сих пор рисовали бы углем на каменных стенах пещер и били в барабаны, возможно даже, обтянутые кожей врагов из соседнего племени. И если государство заинтересовано в развитии духовной составляющей своего общества (да, культура и искусство тоже отвечают за духовность, не только церковь), то оно должно поддерживать эксперименты, пусть даже они вызывают неприятие подавляющего числа граждан и самого государства. Шелуха отлетит, а зерна ценного, талантливого останутся и обогатят культурную и художественную среду наших потомков. Есть выражение «Театр – это храм», но ведь это метафора. В храме ортодоксальность уместна, а для театра и любого искусства – гибельна.

Никогда не предполагала, что мне придется писать о театре в подобном ракурсе. Надеюсь, что это в первый и последний раз. Очень надеюсь».