Владимир Кехман не уходил в «декретный отпуск» на три года, не скрывался от следствия, а его жена и ребенок не имеют изораильского гражданства. Генеральный директор Оперного театра в федеральной прессе лично опровергнул информацию, которая ранее бурно обсуждалась в Новосибирске, дав при этом нелестные оценки депутату Горсовета Наталье Пинус.
«Лента.ру» опубликовала интервью с Кехманом 12 июля. Его ответы на некоторые вопросы вызвали возмущение у некоторых представителей власти в Новосибирске, а также бывших сотрудников Новосибирского театра оперы и балета (НГАТОиБ). Сибкрай.ru приводит отрывки из беседы (без правок), которые так или иначе касаются работы менеджера в Новосибирске.
– А от идеи переименовывать Новосибирский театр оперы и балета в Большой театр Сибири отказались?
– Как он был Большим театром, так и остался — самым большим театром в Европе. Когда я хотел его переименовать, то не знал, что Большой театр так защищает свое название. Мариинский театр так не делает: появился Мариинский театр во Владивостоке, будет во Владикавказе, сейчас еще в Астрахани появится – они правильно идут по пути развития современного театра. Большой театр за использование названия требует роялти. Когда я хотел театр в Новосибирске официально назвать «Большой театр Сибири», Владимир Урин написал мне письмо, и пришлось отказаться от этой идеи.
– Как сейчас дела у НОВАТа?
– Мы совершили огромный прорыв за эти два с половиной года с точки зрения получения публики. За первое полугодие 2017-го к нам пришли 158 тысяч зрителей, а в деньгах это около 120 миллионов рублей. За год мы идем на 250 миллионов рублей, за три года мы увеличим на 100% внебюджетные доходы театра. Наша задача теперь заключается в том, чтобы превратить театр из регионального в федеральный, чтобы все вокруг в него ехали – не только Сибирь, но и Казахстан, Урал, чтобы он стал центром притяжения для публики. Пока он федеральным скорее числился.
– Что вам для этого нужно?
– Только время. Все остальное есть: коллектив, финансирование, точное понимание, куда нам двигаться с точки зрения репертуара и привлечения публики. Есть поддержка со стороны Минкульта, где понимают, как важно вывести театр, имеющий огромный потенциал, на федеральный уровень. Следующие три года будем следовать выверенной стратегии по привлечению недостающих 300 тысяч зрителей. Больше мы физически принять не сможем на одной площадке. Но мы также работаем над концертным залом в театре. Я как раз встречался с министром [культуры Владимиром Мединским], запланировали открыть новый зал в сентябре. Это будет молодежная площадка, сейчас ищем для нее музыкального руководителя.
<…>
– Цензура в театре существует?
– Конечно. Цензура у нас очень простая: приходит ко мне режиссер, рассказывает, о чем будет делать спектакль. Мы договариваемся, подписываем документы, и дальше он делает все, что считает нужным для реализации. На этом цензура заканчивается. Но историю он мне должен обязательно рассказать. Я что – идиот, чтобы платить деньги, гонорары, не зная, что он будет делать? Такого нет ни в одном театре мира.
– С давлением извне из-за спектаклей вы сталкивались?
– Только один раз такое было, когда «заминировали» театр на опере «Иудейка». Поступил телефонный звонок, и мы как государственный театр не имели права проигнорировать его. Пришлось отменить премьеру, но на следующий день показали.
– Учитывая скандал вокруг «Тангейзера», как вы относитесь к инициативе ввести обязательные предпоказы премьер для экспертных комиссий, особенно если спектакль связан с религиозной темой?
– Я категорически против этой идеи. Не существует никаких предпремьер. Все, что касается «Тангейзера», – это полная ответственность Бориса Мездрича (бывший директор Новосибирского театра оперы и балета – прим. «Ленты.ру») и драматурга Романа Должанского. То, что эти двое сделали – абсолютное богохульство, я на этом настаиваю. Такого не было никогда, даже в Советском Союзе, который был полностью атеистическим. Даже Лев Толстой себе такого не позволял, а он вообще был отлучен от церкви.
На этапе создания спектакля драматург Должанский предложил это Мездричу, а тому как государственному служащему – это ведь не его частная лавочка – нельзя было брать в производство этот спектакль, потому что он реально задевает чувства верующих людей.
– Но суд не нашел никаких оскорблений и оправдал Мездрича.
– Мы не знаем, что нашел суд. Меня лично оскорбляет, и тех, кому я показывал этот постер, атеистов и неатеистов. А те люди, которым это понравилось, – не буду называть их фамилии – увы, либо умерли, либо заболели. Это происходило на моих глазах, и я об этом вам говорю с полной ответственностью.
– Божья кара?
– Я считаю – да. Потому что это не может понравиться. Это чистой воды богохульство.
– Ситуация с «Тангейзером» как-то повлияла на посещаемость Новосибирского театра?
– Никоим образом. Театр за те годы полностью потерял свою зрительскую аудиторию. Ситуация тяжелейшая. Привлечение зрителей – труднейшая наша работа. Вы не представляете, сколько усилий мы прилагаем каждый день. Мы уже поменяли пять директоров по маркетингу, они не справляются. Все знали, что есть здание, что есть конфеты с его изображением, но что там театр, в котором ставят 300 спектаклей в год, никто не понимал. В нем фиктивная заполняемость составляла 65%, а реальная – меньше 50%.
– Фиктивная – каким образом?
– Это отчеты, которые они отправляли в Минкульт.
– Вы обсуждали с Мединским, продолжите ли вы руководить театром, когда в отношении вас завершится процедура банкротства?
– Как раз на днях об этом говорили. Мое руководство четко понимает, что сначала нужно дождаться решения суда – мы не знаем, что там будет написано. Если суд постановит, что я должен покинуть театр, то я уйду.
– Если вам запретят занимать руководящие посты, не найдется никакого компромисса?
– Это уже другой вопрос. Это будет новая конструкция, мы ее обсудим отдельно. А сейчас, как сказали бы президент и его пресс-секретарь, дожидаемся решения суда. Безусловно, как ответственный человек я к этому готовлюсь: у нас есть кандидатуры на пост гендиректора, с Минкультом их будем рассматривать. Если министр захочет, чтобы я остался в каком-то качестве, я это, конечно, сделаю. Но это будет решение ведомства и нового директора. У меня простой принцип – Бог дал, Бог взял, за все слава Богу.
– Вы хотите остаться в театре?
– Я приму любое решение, к которому придут новый гендиректор и Минкульт. У меня очень много дел в Михайловском театре. Это абсолютно несправедливо, что я стал здесь за два с половиной года меньше появляться. Все-таки я 85% времени проводил в Новосибирске, и очень много сил коллеги из Михайловского театра тратят на то, чтобы НОВАТ достиг успеха. Я на них оказываю непрерывное давление, чтобы Новосибирскому театру помогали.
Я считаю, что эта форма управления себя оправдывает: потенциал любого дополнительного учреждения культуры всегда очень кстати. Если бы у нас был, например, еще Екатеринбургский театр, было бы гораздо легче. Прекрасный Слава Самодуров мог бы у меня ставить любое количество балетов в Санкт-Петербурге или в Новосибирске. В Челябинске есть великолепный музыкальный руководитель Евгений Волынский – постоянно работает у нас, дирижирует многими спектаклями.
Не трогаю сейчас Теодора Курентзиса, потому что к нему у меня есть вопросы. После его ухода в Новосибирске не осталось ни одного его спектакля. Если бы он отработал, как Айнарс Рубикис, год или два… Но он работал в Новосибирске почти десять лет, ничего не оставил театру и очень много оттуда забрал. Musica Aeterna, хор – все это сделано там. Поэтому он должен нам. Может, договоримся, пусть бы он нам бесплатно открыл концертный зал.
– 28 июня депутат горсовета Новосибирска Наталья Пинус заявила, что вы ушли в декрет и на три года уехали во Францию, а вчера выяснилось, что вы вышли из отпуска через десять дней. Что случилось?
– Случилось то, что Пинус, как всегда, врет. Я не уехал на три года и никаких отпусков не брал. Во-первых, не существует отпуска на три года. Существует отпуск на полтора с возможностью продления еще на полтора. Во-вторых, я договорился с Минкультом, потому что мне нужно было помочь жене – получилось так, что она рожает во Франции. Это произошло абсолютно случайно: она показалась там доктору, и ее просто не отпустили уже. Она оказалась там одна, у мамы не было визы, и мне нужно было поехать. Я сказал: «Как только появится необходимость – я сразу вернусь, но дайте мне возможность побыть с ребенком». У меня до сих пор висят чуть ли не 80 дней отпуска. Я в него практически не выходил за эти два с половиной года в НОВАТе. Я попросил министерство, и там пошли мне навстречу. Театр показывает без меня феноменальные результаты. Хотя я присутствовал только виртуально, все было хорошо.
Что касается Пинус: отец лжи – это дьявол. То, что администрация Новосибирска подтвердила ее слова, это чистая ложь. То, что я убежал от следствия, – тоже чистая ложь. То, что мои дети и бывшая жена являются гражданами Израиля, – тоже чистая ложь. Мы написали письмо в «Коммерсантъ», чтобы они опровергли эту информацию. Если этого не произойдет – мы подадим в суд. Я все равно собирался возвращаться: 12 июля мы собираемся крестить дочку, 13 июля у меня суд, 16-го – прогон «Золушки» в Михайловском.
– Пресса бурно отреагировала на новость о вашем отпуске – в частности, потому, что следователи заявили, что вы их не уведомили об этом.
– Тоже чистой воды вранье. Со следователями я вообще нахожусь в постоянной переписке, и я не обязан был их ни о чем уведомлять. Я обязан уведомить их только в том случае, если у меня меняется место жительства. Как было у меня место прописки «Михайловский театр, Площадь искусств, дом 1», так и осталось…
«Люди, которым это понравилось, либо умерли, либо заболели», автор – Илья Кролевский
Кехман обвинил депутата Пинус и мэрию Новосибирска во лжи
Владимир Кехман не уходил в «декретный отпуск» на три года, не скрывался от следствия, а его жена и ребенок не имеют изораильского гражданства. Генеральный директор Оперного театра в федеральной прессе лично опровергнул информацию, которая ранее бурно обсуждалась в Новосибирске, дав при этом нелестные оценки депутату Горсовета Наталье Пинус.
«Лента.ру» опубликовала интервью с Кехманом 12 июля. Его ответы на некоторые вопросы вызвали возмущение у некоторых представителей власти в Новосибирске, а также бывших сотрудников Новосибирского театра оперы и балета (НГАТОиБ). Сибкрай.ru приводит отрывки из беседы (без правок), которые так или иначе касаются работы менеджера в Новосибирске.
– А от идеи переименовывать Новосибирский театр оперы и балета в Большой театр Сибири отказались?
– Как он был Большим театром, так и остался — самым большим театром в Европе. Когда я хотел его переименовать, то не знал, что Большой театр так защищает свое название. Мариинский театр так не делает: появился Мариинский театр во Владивостоке, будет во Владикавказе, сейчас еще в Астрахани появится – они правильно идут по пути развития современного театра. Большой театр за использование названия требует роялти. Когда я хотел театр в Новосибирске официально назвать «Большой театр Сибири», Владимир Урин написал мне письмо, и пришлось отказаться от этой идеи.
– Как сейчас дела у НОВАТа?
– Мы совершили огромный прорыв за эти два с половиной года с точки зрения получения публики. За первое полугодие 2017-го к нам пришли 158 тысяч зрителей, а в деньгах это около 120 миллионов рублей. За год мы идем на 250 миллионов рублей, за три года мы увеличим на 100% внебюджетные доходы театра. Наша задача теперь заключается в том, чтобы превратить театр из регионального в федеральный, чтобы все вокруг в него ехали – не только Сибирь, но и Казахстан, Урал, чтобы он стал центром притяжения для публики. Пока он федеральным скорее числился.
– Что вам для этого нужно?
– Только время. Все остальное есть: коллектив, финансирование, точное понимание, куда нам двигаться с точки зрения репертуара и привлечения публики. Есть поддержка со стороны Минкульта, где понимают, как важно вывести театр, имеющий огромный потенциал, на федеральный уровень. Следующие три года будем следовать выверенной стратегии по привлечению недостающих 300 тысяч зрителей. Больше мы физически принять не сможем на одной площадке. Но мы также работаем над концертным залом в театре. Я как раз встречался с министром [культуры Владимиром Мединским], запланировали открыть новый зал в сентябре. Это будет молодежная площадка, сейчас ищем для нее музыкального руководителя.
<…>
– Цензура в театре существует?
– Конечно. Цензура у нас очень простая: приходит ко мне режиссер, рассказывает, о чем будет делать спектакль. Мы договариваемся, подписываем документы, и дальше он делает все, что считает нужным для реализации. На этом цензура заканчивается. Но историю он мне должен обязательно рассказать. Я что – идиот, чтобы платить деньги, гонорары, не зная, что он будет делать? Такого нет ни в одном театре мира.
– С давлением извне из-за спектаклей вы сталкивались?
– Только один раз такое было, когда «заминировали» театр на опере «Иудейка». Поступил телефонный звонок, и мы как государственный театр не имели права проигнорировать его. Пришлось отменить премьеру, но на следующий день показали.
– Учитывая скандал вокруг «Тангейзера», как вы относитесь к инициативе ввести обязательные предпоказы премьер для экспертных комиссий, особенно если спектакль связан с религиозной темой?
– Я категорически против этой идеи. Не существует никаких предпремьер. Все, что касается «Тангейзера», – это полная ответственность Бориса Мездрича (бывший директор Новосибирского театра оперы и балета – прим. «Ленты.ру») и драматурга Романа Должанского. То, что эти двое сделали – абсолютное богохульство, я на этом настаиваю. Такого не было никогда, даже в Советском Союзе, который был полностью атеистическим. Даже Лев Толстой себе такого не позволял, а он вообще был отлучен от церкви.
На этапе создания спектакля драматург Должанский предложил это Мездричу, а тому как государственному служащему – это ведь не его частная лавочка – нельзя было брать в производство этот спектакль, потому что он реально задевает чувства верующих людей.
– Но суд не нашел никаких оскорблений и оправдал Мездрича.
– Мы не знаем, что нашел суд. Меня лично оскорбляет, и тех, кому я показывал этот постер, атеистов и неатеистов. А те люди, которым это понравилось, – не буду называть их фамилии – увы, либо умерли, либо заболели. Это происходило на моих глазах, и я об этом вам говорю с полной ответственностью.
– Божья кара?
– Я считаю – да. Потому что это не может понравиться. Это чистой воды богохульство.
– Ситуация с «Тангейзером» как-то повлияла на посещаемость Новосибирского театра?
– Никоим образом. Театр за те годы полностью потерял свою зрительскую аудиторию. Ситуация тяжелейшая. Привлечение зрителей – труднейшая наша работа. Вы не представляете, сколько усилий мы прилагаем каждый день. Мы уже поменяли пять директоров по маркетингу, они не справляются. Все знали, что есть здание, что есть конфеты с его изображением, но что там театр, в котором ставят 300 спектаклей в год, никто не понимал. В нем фиктивная заполняемость составляла 65%, а реальная – меньше 50%.
– Фиктивная – каким образом?
– Это отчеты, которые они отправляли в Минкульт.
– Вы обсуждали с Мединским, продолжите ли вы руководить театром, когда в отношении вас завершится процедура банкротства?
– Как раз на днях об этом говорили. Мое руководство четко понимает, что сначала нужно дождаться решения суда – мы не знаем, что там будет написано. Если суд постановит, что я должен покинуть театр, то я уйду.
– Если вам запретят занимать руководящие посты, не найдется никакого компромисса?
– Это уже другой вопрос. Это будет новая конструкция, мы ее обсудим отдельно. А сейчас, как сказали бы президент и его пресс-секретарь, дожидаемся решения суда. Безусловно, как ответственный человек я к этому готовлюсь: у нас есть кандидатуры на пост гендиректора, с Минкультом их будем рассматривать. Если министр захочет, чтобы я остался в каком-то качестве, я это, конечно, сделаю. Но это будет решение ведомства и нового директора. У меня простой принцип – Бог дал, Бог взял, за все слава Богу.
– Вы хотите остаться в театре?
– Я приму любое решение, к которому придут новый гендиректор и Минкульт. У меня очень много дел в Михайловском театре. Это абсолютно несправедливо, что я стал здесь за два с половиной года меньше появляться. Все-таки я 85% времени проводил в Новосибирске, и очень много сил коллеги из Михайловского театра тратят на то, чтобы НОВАТ достиг успеха. Я на них оказываю непрерывное давление, чтобы Новосибирскому театру помогали.
Я считаю, что эта форма управления себя оправдывает: потенциал любого дополнительного учреждения культуры всегда очень кстати. Если бы у нас был, например, еще Екатеринбургский театр, было бы гораздо легче. Прекрасный Слава Самодуров мог бы у меня ставить любое количество балетов в Санкт-Петербурге или в Новосибирске. В Челябинске есть великолепный музыкальный руководитель Евгений Волынский – постоянно работает у нас, дирижирует многими спектаклями.
Не трогаю сейчас Теодора Курентзиса, потому что к нему у меня есть вопросы. После его ухода в Новосибирске не осталось ни одного его спектакля. Если бы он отработал, как Айнарс Рубикис, год или два… Но он работал в Новосибирске почти десять лет, ничего не оставил театру и очень много оттуда забрал. Musica Aeterna, хор – все это сделано там. Поэтому он должен нам. Может, договоримся, пусть бы он нам бесплатно открыл концертный зал.
– 28 июня депутат горсовета Новосибирска Наталья Пинус заявила, что вы ушли в декрет и на три года уехали во Францию, а вчера выяснилось, что вы вышли из отпуска через десять дней. Что случилось?
– Случилось то, что Пинус, как всегда, врет. Я не уехал на три года и никаких отпусков не брал. Во-первых, не существует отпуска на три года. Существует отпуск на полтора с возможностью продления еще на полтора. Во-вторых, я договорился с Минкультом, потому что мне нужно было помочь жене – получилось так, что она рожает во Франции. Это произошло абсолютно случайно: она показалась там доктору, и ее просто не отпустили уже. Она оказалась там одна, у мамы не было визы, и мне нужно было поехать. Я сказал: «Как только появится необходимость – я сразу вернусь, но дайте мне возможность побыть с ребенком». У меня до сих пор висят чуть ли не 80 дней отпуска. Я в него практически не выходил за эти два с половиной года в НОВАТе. Я попросил министерство, и там пошли мне навстречу. Театр показывает без меня феноменальные результаты. Хотя я присутствовал только виртуально, все было хорошо.
Что касается Пинус: отец лжи – это дьявол. То, что администрация Новосибирска подтвердила ее слова, это чистая ложь. То, что я убежал от следствия, – тоже чистая ложь. То, что мои дети и бывшая жена являются гражданами Израиля, – тоже чистая ложь. Мы написали письмо в «Коммерсантъ», чтобы они опровергли эту информацию. Если этого не произойдет – мы подадим в суд. Я все равно собирался возвращаться: 12 июля мы собираемся крестить дочку, 13 июля у меня суд, 16-го – прогон «Золушки» в Михайловском.
– Пресса бурно отреагировала на новость о вашем отпуске – в частности, потому, что следователи заявили, что вы их не уведомили об этом.
– Тоже чистой воды вранье. Со следователями я вообще нахожусь в постоянной переписке, и я не обязан был их ни о чем уведомлять. Я обязан уведомить их только в том случае, если у меня меняется место жительства. Как было у меня место прописки «Михайловский театр, Площадь искусств, дом 1», так и осталось…
«Люди, которым это понравилось, либо умерли, либо заболели», автор – Илья Кролевский
