Премьера «Сладкоголосой птицы юности» Теннесси Уильямса пройдет в новосибирском театре «Глобус» в будущую пятницу, 17 февраля. Это один из самых ожидаемых спектаклей нынешнего театрального сезона. Роль Принцессы Космонополис в нем исполнит Светлана Галкина – новосибирская актриса, способная снова и снова удивлять и восхищать своих зрителей.
Если в жизни от этой хрупкой рыжеволосой женщины исходят 1000-ваттное обаяние, энергия, позитив, человеческая надежность, то на сцене диапазон – от солнечной лицедейской радости баловства, либо многоцветного гротеска до тончайших психологических кружев и высокой трагедии. Признаюсь: самым большим театральным впечатлением этого сезона для меня стал ее моноспектакль «Оскар и Розовая Дама» по Шмитту. Потрясением, восторгом, недоумением – разве так можно сыграть?! Расхожее в творческой среде слово «гениально» здесь укладывается точно по смыслу, обозначая именно «гениально», а не что-либо иное. Во время спектакля, едва не с самого начала, многие вокруг шмыгали носами, утирали слезы, я же сидела как истукан, ошарашенная. Прорвало лишь на последней фразе героя – маленького страдающего мальчика, которого играла Светлана.
– Спасибо. Говорите, говорите, – лукаво улыбается собеседница, слушая такие зрительские впечатления. – Актерам никогда не бывает достаточно одного раза услышать хорошие слова. Проходит какое-то время, живешь, живешь, живешь, и потом вдруг опять тебя начинают одолевать сомнения. Ведь в театре, как в спорте, всегда надо прыгать выше головы, и какие-то особые достижения случаются редко. Вот «Сны Гамлета» у Афанасьева – первый раз в жизни был такой восторг, потом Саша Баргман поставил спектакль «Карл и Анна» Франка. И вот сейчас появился «Оскар и Розовая Дама». Я считаю, это чудо. Вот правда! Для меня это из разряда чуда. Никто никогда не знает, какую бы ты роль не брался делать, что получится. Ты везде работаешь настолько, насколько у тебя хватает души, силы, энергии, таланта, сердца.
– За эту роль вы получили диплом первой степени на всероссийском фестивале-конкурсе «Один, два, три». Вообще, для вас награды важны или они нечто формальное?
– Честно сказать, формальное. Но я, как ребенок, ужасно радуюсь, когда меня чем-нибудь награждают. Как и добрым словам. Я бы вообще хотела с «Оскаром» поездить, поиграть, потому что в Новосибирске публика достаточно сдержанная.
– Да?!
– Очень. А вот в других местах, там был просто фантастический прием. Я была поражена. Так приятно, прямо крылья вырастают. В любом случае, нам оценки нужны. Хотя я студентов своих всегда учу, себя учу, чтобы мы не зависели от оценок, а делали свое дело. Чтобы мы от чужой похвалы внутри не зависели – не сдувались, не начинали засыхать, умирать без нее. Это трудно, потому что мы все нуждаемся в поглаживаниях, в заботе. Но главное тут – честность перед самим собой.
– А что для вас значило звание заслуженной артистки?
– Я не заслуженная.
– Значит, с моей легкой руки – пора. Я просто уверена была…
– Нет. Меня давно спрашивают. Видите, это же не от меня зависит. От руководства. Сложная система подачи бумажек. Сказали, что когда-то афанасьевцы их подали, и они где-то пропали, потом еще что-то... Заслуженная – это, наверное, хорошо. Я, честно говоря, об этом вообще не думаю. Нет у меня по утрам мысли: «Господи, а как это я не заслуженная сегодня проснулась? Все, не встану, никуда не пойду». Вот, как ни странно, награды люблю, а тут – наплевать. Ну потому что, как говорится, за что я себя люблю, так это за все. Если от меня что-то зависит, и я чего-то хочу, я туда и начинаю двигаться.
– А если не зависит?
– Что я могу сделать большего, чем хорошо играть? Ничего. Вот я и играю. Думаю, что наше руководство, новосибирское, вообще понятия не имеет, что есть такая актриса Светлана Галкина, потому что для них есть величины какие-то огромные и постоянные. Я к этому абсолютно спокойно отношусь. Кто-то там бегает, суетится. Для меня, честно говоря, важнее, кто рулит театром, и куда театр плывет.
– По-моему, главный режиссер «Глобуса» Алексей Крикливый ваш дар ценит и чувствует – у вас столько замечательных работ. Вы тут дослужились от Офелии до Гертруды в «Розенкранце и Гильденстерне» – невероятная, фантасмагорическая роль! Обожаю этот спектакль… А «Дядюшкин сон»?! Всего не перечислишь…
– С Алексеем Михайловичем очень комфортно. Он дает свободу, разрешает приносить все самые мыслимые и немыслимые идеи, откликается на них. Никогда нет внутреннего запрета на самые еретические предложения. Он разрешает хулиганить, пробовать, уходить куда-то в сторону. Словом, идет постоянное сотворчество. Вот спектакль «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», где я играю Гертруду (жаль, что его не взяли на «Маску»!), он такой хулиганский, яркий. А «Дядюшкин сон» – ну, это спектакль-работа в хорошем смысле. Я работаю, работаю. Но я не могу сказать, что это для меня какая-то...
– Вершина?
– Ну да, наработала, наработала – сделала. Открытий внутренних там особых нет. Но они и не бывают так часто. Открытия свои личные, актерские – это, правда, дар. Когда они происходят, это чудо, что случается не с каждой ролью.
Хотелось бы (ты очень хочешь!) удивлять каждой ролью: это наша работа – быть разными, удивлять, но так бывает не часто. Когда же у тебя случается вот этот перескок на следующую ступеньку, это всегда чудо, и дается очень непросто.
Вот вы про «Оскара…» заговорили, я задумалась. В этом году я играла только то, что мне предлагали. А бывают такие периоды, когда у меня возникает жажда, внутренняя потребность что-то сделать, высказаться – сделать, сделать, сделать... Так появился «Оскар». Помню, мы сидели в этом кафе с Яной Глембоцкой, Пашей Южаковым, и я выносила им мозг: «Ребята, ну подскажите материал, ну что-нибудь мне бы придумать, ну, давайте». Уже уходя, часа через два Яна сказала: «Ну прочитай вот это». Она была 180-м человеком, который мне сказал: «прочитай…», потому что я тогда замучила всех. «Ну, скажите, помогите…». Когда в такой ситуации информация не приходит мне лично, я начинаю теребить всех вокруг. Когда мне что-то нужно, я начинаю трясти мир.
– Пьеса, что называется, легла на душу?
– Не то слово… Когда появился «Оскар», был момент очень сложных отношений с младшим сыном. Подростковый период. Так больно было, больно и страшно. А у меня, как я в шутку говорю, и так трагическое восприятие действительности, недаром я в актрисы попала. И было гигантское чувство вины, что я в его, Сашкином, младшего сына, детстве недодала огромное количество любви, внимания, сердца. И в спектакль, хотя там совсем другая история, я впрыгнула как в какую-то исповедь, покаяние перед младшим сыном. Тогда я также думала, что и мои родители в детстве меня недолюбили. Понадобилось какое-то количество лет, чтобы понять, что они-то как раз дали столько, сколько могли. То есть, там никто не резал, не отмерял любовь – вот тебе немножко, больше не дадим. Позже я и про них, и про себя все поняла, что хватит уже себя жрать, бичевать. Но вот на тот момент мне очень хотелось именно этого высказывания, что «я люблю тебя, я люблю тебя, мой маленький». И я за этот материал прямо вцепилась, мне он был жизненно необходим.
Сейчас можно с Сашкой разговаривать, я счастлива его слушать. Он умница, в иных вопросах гораздо мудрее и взрослее меня. И мне это очень нравится, что я становлюсь с ним будто маленькая, на полном серьезе спрашиваю совета: «А что, неправильно, да? А как надо было? Хорошо, спасибо. Я буду внимательнее, сынок». Пусть рулит, пусть…
– В «Оскаре» столько придумок, тончайших и точных вещей. Откуда они берутся?
– Приходят сами. Я их всегда жду. У меня, когда затык случается, я думаю: «Господи, пожалуйста, пусть придет, вот пусть придет, пусть». И приходит.
– Сейчас вы репетируете «Сладкоголосую птицу юности», и догадываюсь, ничего про нее до премьеры не скажете…
– Скажу только, что немецкий режиссер Андреас Мерц-Райков, он потрясающий, удивительный, фантастический, и нам очень интересно работать. Пока – все. Театр – это же такое, тайное. Мы как пограничники, всегда на посту. Никто никогда не знает, что будет завтра.
– Тогда про этот сезон, про 2016 год в целом. Каким он для вас был?
– Вы знаете, в этом году очень хотелось прийти к гармоничному ощущению себя в мире. Потому что это лавина – театр, студенты, дети родные, своя студия, детская студия в институте. Естественно, дополнительные другие работы, спорт – актриса должна быть в форме. Всякие красоты наводить на себя – это тоже время. Мне так хотелось научиться распределять себя, не превращаясь в загнанную лошадь. Вот это ощущение, что у тебя жилы на шее вздуваются, и ты бежишь, чтобы все успеть… Я поняла – мне оно не нравится. Я хочу, чтобы все было, все, что есть, сохранилось, и при этом дышать, гулять, размышлять.
Весь этот год я пристально следила за тем, чтобы никуда не спешить, чтобы голос внутри «давай, давай, скорей, ты опаздываешь; давай-давай; а-а-а, не успеешь» исчез, и у меня такое ощущение, что мне это почти удалось. Вот это мне нравится. Словом, год прошел у меня под флагом умиротворения, спокойствия, созерцательности. Я бы так сказала. Возможно, это период какого-то накопления. Я очень много хожу, читаю много литературы – и художественной, и психологической, и эзотерической, всякой разной. Посещаю тренинги, набираюсь информации. И начинаю понимать: теперь с этими знаниями нужно пойти в жизнь.
Когда наступает голод, я дальше иду искать какую-то информацию, которой мне не хватает. В принципе, любая информация, которую я ищу, мне она нужна, чтобы гармонично жить, чтобы вот эту тревожную женщину внутри себя успокоить, договориться с ней. Ведь какая у нас ситуация и, следовательно, воспитание в семьях? Встревоженные мамы растят встревоженных детей, те, в свою очередь, становятся встревоженными взрослыми и наделяют этим своих детей. Не хочу. Хочу быть счастливой, спокойной, радостной. Вот в этом году такая у меня была история. Теперь надо следить, чтобы тревожная девушка во мне не возродилась.
– Это самовнушение или какие-то методики?
– Это не самовнушение, а просто самоотслеживание тех моментов, когда вдруг понимаешь, что ты уже сидишь в углу и плачешь: «А-а-а, все, я ничего не успеваю». Все, что надо, я успеваю. Просто нужно встать чуть-чуть пораньше, часа эдак на два. Теперь я обожаю свое утро, потому что это очень классно – спокойно проснуться, сделать зарядку, позавтракать. Потом нарядить себя, и все – встала и пошла. Как говорится, пошла украшать мир. Пришла, все сделала – тут поработала, там поработала, пришла домой. Молодец! А что касается творчества, пока я выполняю все задачи, которые дает мне театр. И никогда, в редких случаях, не отказываюсь от интересных предложений, которые идут со стороны. Настя Журавлева может предложить какой-то проект, кто-нибудь другой позвонит. «А давай, вот это сделаем» – пожалуйста! Работать я люблю.
– Светлана, тут прозвучало интересное сочетание слов «студенты, дети родные». Преподаете давно? И кем вам приходятся студенты?
– В этом году с Павлом Южаковым мы набрали первый курс. Это мой третий набор. Если б мне кто-нибудь прежде сказал, что я буду преподавать, я бы очень удивилась. Но была школа, и благодаря этому я решилась: я закончила ГИТИС у Михаила Вартановича Скандарова, потрясающего, действительно великого мастера. Когда говорят «Табаков», все сразу понимают значимость фигуры, все знают, о ком идет речь. А Скандаров – фигура очень известная в узких театральных кругах. Он дает фантастическую актерскую школу. Благодаря его школе при наличии каких-либо способностей ты превращаешься в крепкого профессионала. А когда есть столько знаний, тебе хочется делиться. К сожалению, почти все мои ребята-студенты из предыдущих выпусков уехали в Москву. Совсем чуть-чуть осталось в Новосибирске. И теперь я жду, когда из них повырастают режиссеры (Смеется). Растет у меня одна девочка-режиссер, жду, когда она созреет, чтоб поставить для меня спектакль.
– Она догадывается, знает?
– Конечно. Я ее очень люблю. И счастлива, что жизнь порой делает такие подарки... Набирается огромный курс, девочки и мальчики, и вдруг там есть человек, который – к вопросу о детях – прямо кровиночка родная. Дело даже не в возрасте, а в мироощущении, слиянии душ. Поэтому я очень рада, что у меня в жизни есть студенты, их много, они все любимые, но есть самые-самые. Дочки-сыночки.
– Прочла где-то, что вы, Светлана, будете набирать этим летом и заочников…
– Да, это те, кто, например, закончил несколько лет назад какое-нибудь училище, другое учебное заведение. И этим людям для каких-то их собственных далеко идущих планов нужна вот такая база, ну и корочки театрального института. К примеру, преподавать в профильном вузе могут только те педагоги, у кого есть высшее образование.
Есть столько талантливых актеров, которые могут делиться знаниями, но не могут преподавать, потому что они закончили когда-то, много лет назад, лишь училище. Другие работают в театрах, балетных студиях, еще каким-то творческим делом занимаются и очень хотят получить актерское образование. Это придаст им уверенности, они начнут двигаться дальше. Причем у кого-то, может быть, первое образование вообще к театру не имеет отношения. Сейчас время такое, во всех статьях по самореализации пишут: «Чего ты хочешь? Давай, двигайся. Брось нелюбимую работу. Иди, занимайся тем, к чему лежит душа». Кто-то бросает и куда-то идет. Кому-то это на пользу, кому-то – нет. Но это выбор каждого человека. Моя задача – качественно дать знания людям в том объеме, в котором позволяет заочная академия. Ключевое слово – качественно. По крайней мере, я это их стремление очень хорошо понимаю: сама, имея за плечами училище, театр, роли, сыновей, рванула в ГИТИС.
– Почему?
– Есть моменты, когда ты понимаешь, что стоишь на месте и никуда-никуда-никуда не движешься. Какой-то ужасный застой.
– Так было?
– Да, я родила детей, вернулась в театр Афанасьева, выпустили «Зеленую зону». Все, вроде, хорошо, меня там как-то заметили в очередной раз. Но потом почувствовала, что дальше – все, кислорода не хватает. И я бросаю детей, на один месяц уезжаю в Москву, поступаю учиться. Появляется кислород – я могу дышать! Ну, в общем, это по жизни моя история: как только мне некомфортно, я встаю в охотничью стойку, начинаю, как гончая, принюхиваться, где вкуснее пахнет, где могу расти – туда!
– Актерская мечта?
– У меня все роли либо трагические, либо лирические, а еще и «королевские» в последнее время пошли, поэтому я очень хочу сыграть комедию. Чтобы люди от смеха падали со стульев, приходили домой, просыпались ночью, хохотали, не останавливаясь… Вселенная, услышь меня!
– Ваше внутреннее правило, девиз, алгоритм поведения в трудной ситуации?
– Ну, конечно, сразу «Господи, помоги». А, вообще, когда трудно, я туда проваливаюсь и плачу. Звоню друзьям, жалуюсь. Они хорошие, они поговорят. Потому что выдерживать все, мне кажется, не женское дело. Нужно отрабатывать сложную ситуацию по полной катушке. Я долго училась себе не врать. Поскольку прежде жила так: «Все нормально. Спина прямая. У меня все хорошо, у меня все прекрасно. Я сильная, я справлюсь». Теперь иначе: «Да, мне плохо, я слабая, я устала». И когда напротив сидит настоящий друг, ты наревешься, проговоришь как тебе плохо, понимаешь – уже и полегче…
– Самое яркое театральное впечатление года?
– Это, пожалуй, «Три сестры» в «Красном факеле» и спектакль «Или… Или…» московского театра «Человек», который привозили на фестиваль «Один, два, три». Очень сильные впечатления.
– А не театральное?
– Тогда женское. Я очень люблю духи. И в этом году я открыла для себя один фантастический магазин нишевой парфюмерии. Теперь у меня уже два флакончика прекрасных духов оттуда. Первые, их подарили мне летом, называются «Счастье». И это буквально счастье. А вторые я купила специально для роли в «Сладкоголосой птице юности». Причем, мне сказали, это был последний флакон, их больше не производят. Так что, если что, я потом могу продать его на аукционе за бешеные деньги.
Татьяна Шипилова специально для Сибкрай.ru
