– Мне не хотелось бы употреблять слово «катастрофически». Я, как и многие мои коллеги, филологи и лингвисты, считаю, что язык – живой как жизнь – постоянно развивается. И сейчас он проходит непростой период, когда отсутствие нормы, к сожалению, становится нормой. Мы, как профессионалы, должны задуматься, что делать. Спрашивать «кто виноват» уже нет смысла. Развитие общества, сама жизнь являются причинами изменения в языке. Язык является отражением жизни. В настоящее время массовая культура формирует вкусы в одежде, поведении, речи.

Из многих процессов, через которые мы прошли, самый страшный был, когда в 90-е стали заимствовать бандитский жаргон. Сейчас в средствах массовой информации модно говорить на гламурном языке. Грешить на заимствования как главное зло не следует. Они неизбежны в любом языке, это показатель развития – экономического, политического и общественного, поэтому заимствований бояться не надо. Да, можно сказать, что язык сегодня болен. Но как живой и очень могучий организм, он переболеет и останется по-прежнему великим. И всегда в обществе будут владеющие великим и могучим русским языком.

Я думаю, что язык справится со многими проблемами. Он, конечно, изменяется, но не до такой степени, чтобы считать положение действительно катастрофическим.

– Тут я с вами согласна. Как я уже сказала, отсутствие нормы становится нормой, причем повсеместно. Начиная с бытового общения, что, в принципе, нестрашно, заканчивая правительственными заседаниями, телепередачами, выпусками новостей.

– Проблема с ударениями – это не самая главная проблема русского языка. Норма в ударениях менялась и меняется до сих пор, хотя специалистов-филологов, и меня в том числе, коробит, когда я слышу «договора», «тортЫ», «крема». Тем не менее, в ударениях норма всегда была подвижна. 

Страшнее, когда разрушается грамматический строй, когда обедняется лексика, когда слова-паразиты становятся основными для передачи мысли. Меня очень удручает, например, постоянно встречающееся в ответах школьников «как бы». Все превращается в «как бы». Бедность и скудость лексики, мышления, неспособность передать мысль в правильно построенном предложении подменяется универсальным «как бы».

Средства массовой информации, конечно, имеют колоссальное влияние на подрастающее поколение. Если мы еще ухом ловим ошибки, то дети речь с экрана воспринимают как норму. Что же теперь делать? Я думаю, что всем, кто действительно озабочен ситуацией с языком: и специалистам, и просто неравнодушным людям – надо самим  быть грамотными носителями языка, думать о своих детях, о том, как будут говорить они.

Я полагаю, что какой-то закон о языке, речь о котором периодически заходит, необходим. Есть определенные нормы, которые должны соблюдаться на государственном уровне. Закон необходим для сохранения языка. Ведь одна из норм универсальности языка как средства массовой коммуникации в том, что он должен быть грамотным, выразительным и уместным в ситуации общения. Если мы услышим нецензурное слово на остановке, мы это переживем, а если подобные слова звучат с трибуны или с экрана, это недопустимо, потому что оказывает колоссальное влияние на подрастающее поколение.

– Это я себе слабо представляю. Но в чем я уверена – это в том, что должен осуществляться контроль за соблюдением языковых норм, во-первых, в государственных учреждениях, во-вторых, в средствах массовой информации. Это вовсе не цензура, это закон о соблюдении языковых норм. Надо время от времени собирать всех телеведущих, журналистов, политических деятелей и устраивать экзамен по языку. У нас во многих периодических изданиях сегодня корректоры исчезли вообще, поэтому мы сейчас можем найти в газете все ошибки: орфографические, речевые, грамматические. И не только в газете. Я бы предложила что-то вроде аттестации. Все, кто связан с публичной речью, обязаны говорить грамотно. То, что делается на публику, должно соответствовать нормам.

– Это вы говорите о новых словарях? Тут мы должны понимать: если большая часть общества нарушает норму, скажем, в ударениях, это со временем становится новой нормой. Язык в своем развитии переживает эти неизбежные этапы. Хотя я, как специалист, предпочитаю, конечно, классические нормы. Конечно, хотелось бы, чтобы они соблюдались. Хотя их ведь никто не пересматривал, не отменял, вариантность употребления была указана лишь как допустимая: то есть можно и так. Я считаю, что ломать норму, насильственно насаждать ее нельзя, все должно происходить естественным путем.

Язык – не только инструмент коммуникации, но и показатель мышления. Они связаны неразрывно. И когда слушаешь речь детей, которые с трудом формулируют мысли, с трудом выстраивают предложения, становится действительно страшно. А если они нарушают какую-то норму, но при этом их язык остается понятным и даже иногда выразительным, это нормальное явление.

– Когда появился интернет-сленг, так называемый «олбанский» язык с коверканьем всех слов, дети сразу стали активно его использовать. Сейчас это уже неактуально, неинтересно и немодно. Сегодня во Всемирную Сеть приходит все больше людей, которые владеют грамотным языком, и сленговое общение постепенно вытесняется. Оно сохраняется в основном у подростков. Я думаю, Интернет этим переболеет. Хотя нарушения на уровне знаков препинания я не считаю трагичными. Если речь понятна, коммуникации не затрудняет, все остальное не так важно.

На речь неизменно влияет начитанность. Если мы хотим, чтобы дети хорошо говорили, мы сами должны подавать пример: разговаривать с ними, читать им.

На владение речью заметно влияет общение в том языковом коллективе, в котором находится ребенок. Конечно, большую часть времени он проводит в школе, и хорошо, если там учителя владеют речью. К сожалению, так бывает не всегда. Сейчас нередко принято так: включил аппаратуру, дал задание, и самому учителю можно ничего не делать, а дети работают с применением современных технологий. Сталкиваясь с таким подходом к методике преподавания, я все время вспоминаю слова Ушинского, который говорил, что главная наглядность на уроке словесности – это слово учителя. Если мы вместо того, чтобы говорить со школьниками, ставим кассету или показываем им фильм, мы тем самым лишаем детей живого общения.

А они часто не имеют его и дома: приходят из школы и сразу включают компьютер. Общение с родителями часто ограничивается вопросом: «Уроки сделал?» Вот и все разговоры. И поэтому, если мы хотим, чтобы дети наши общались на хорошем языке, мы обязательно должны с ними разговаривать, особенно с подростками. Этот возраст – самое время для разговоров по душам.

– Не совсем моя компетенция судить об этом, но могу привести такой пример. Буквально на днях я общалась с замечательной выпускницей Омского пединститута, коллегой-филологом. Это было впервые за последние 30 лет. Вы прекрасно понимаете: выпускники педагогических вузов в школу не идут. Хорошо, что в последнее время у нас в области начала действовать программа привлечения молодого учителя в школу, она может принести свои плоды.

Так вот, о моей молодой коллеге. Мы встречались с ней по поводу экспертизы рабочих программ учителей. Девушка мне очень понравилась. Окончила вуз, с желанием пошла работать в школу. Но теперь говорит: «Я уйду». Я спросила, почему. Думала, что она скажет про низкую зарплату. Нет, оказалось, причина в другом: агрессивные родители и, как следствие, такие же агрессивные дети. И я как человек, проработавший в школе 40 лет, могу сказать примерно то же самое. Сейчас стало родителями поколение, нравственные ценности которого нередко ограничивались сюжетами песен «Ласкового мая» и других подобных групп.

Нельзя, конечно, говорить огульно, но отсутствие речевой культуры, которое тоже налицо, не главный порок в этом поколении. Конечно, можно объяснить это объективными причинами, тем, что происходило в стране. Но нельзя не упомянуть и о том, как изменилось отношение к образованию за этот период. Если раньше в законе было записано, что мы, педагоги, занимаемся воспитанием и образованием детей, то в нынешней редакции там значится, что мы оказываем образовательные услуги. Соответственно, изменилось и отношение общества. Не нравится, как оказывают услугу, — вот и повод для агрессии. Это очень отпугивает молодых специалистов. Средний возраст учителей сейчас приближается к пенсионному, а в очередь в профессию молодежь не стоит.

Конечно, нужно поднимать педагогам  зарплату, но необходимо и работать с молодежью, а не только кивать на то, что она необразованна и безграмотна. В этом отношении мне очень нравится наша кафедра филологии в НГТУ, тот уровень подготовки специалистов, который она дает. Мне очень жаль, что в настоящее время кафедра испытывает трудности. Увы, филология сегодня обществу не нужна. На фоне культа успешности, которая в первую очередь ассоциируется с деньгами, нашеа специальность ен считается престижной.

Хотя, на мой взгляд, хорошей образовательной и национальной идеей, которую мы все сегодня ищем, могла бы стать литература. Ведь когда-то было не важно, кем человек работает и к какому кругу относится, потому что существовало единое интеллектуальное пространство. Процитируешь Грибоедова — всем понятно, о чем речь. А сейчас если мы процитируем Грибоедова даже среди школьников, которые его проходили, не все вспомнят и поймут, откуда и о чем это.

– Литературу категорически нельзя сдавать в форме ЕГЭ. Категорически. Ее необходимо оставить обязательным предметом, то, что ее убрали из этого перечня, – наша национальная катастрофа. По литературе должен быть обычный устный экзамен. Пусть это будет не в 11-м, а в 10-м классе. Но нужно, чтобы учитель мог спокойно поговорить со школьником. Это заставит подростков развивать речь, расширять представление о литературе. Не все сразу начнут читать, но некоторые станут. И после подготовки к такому экзамену они уже не спутают Гоголя с Грибоедовым. Когда-то стыдились не знать хотя бы фамилию писателя, сейчас это обычное дело.

Что же касается ЕГЭ по русскому, то этот экзамен я считаю совершенно нормальным. Хороший экзамен. Кроме всего прочего, нужно сказать спасибо ЕГЭ по русскому за то, что этот предмет вернулся в старшие классы. Это позволяет углублять имеющиеся знания. Правда, архимало часов.

Многие проблемы современного обучения связаны с низкой языковой культурой и с тем, что дети не читают. Они сегодня привыкли к заимствованиям: нажал кнопку, и вместо твоего собственного читательского опыта получаешь тысячу вариантов чужого. Ребята не доверяют сами себе. Было время, когда часть С (сочинение) они писали самостоятельно, – конечно, часто при этом «чушь прекрасную несли» и с ошибками, и с неуместными порой примерами, но это была их собственная рефлексия на прочитанное. А года четыре назад, когда ЕГЭ стал обязательным, появились универсальные сборники. И исчезла самостоятельность в написании творческой работы. Сейчас часть С в ЕГЭ переживает кризис. Что-то надо менять. Такие бывают неуместные заимствования, такие скудные с точки зрения речи, такие краткие и поверхностные, что оценивать эти высказывания как текст бывает сложно.

Фактические ошибки у школьников в сочинениях становятся все причудливее. Они уже реже вызывают улыбку, чаще становится просто страшно. Вот пример: «Многие писатели раскрывают подобные темы. Например, в произведении Достоевского «Горе от ума» главный герой Чичиков наблюдал за людьми и разделял их на толстых и тонких, показывая не только внешнее различие, но и разницу в их поведении». Это не плохой анекдот, а реальная работа. При этом сочинение написано хорошим почерком, работа не безнадежно безграмотна.

Следующий пример из сочинения, получившего вполне нормальные баллы по всем критериям, кроме аргументации: «В рассказе Пушкина «Сергей Есенин» – о том, как Сергей Есенин потерял свою любовь, а ведь она долгое время была рядом. Татьяна очень долго ждала, когда он позовет ее замуж, но так и не дождалась. А когда он понял, что потерял любимого человека, он погрузился в одиночество».

И таких примеров становится все больше. Не знать произведений русской классики уже не стыдно. И когда такие ребята приходят на апелляцию, они даже не понимают, какие к ним претензии. К сожалению, просматривается прямая зависимость – литературу вычеркнули из списка обязательных экзаменов, и она исчезла из ценностного арсенала молодого поколения. Если бы они сдавали литературу устно, они бы не все, может, прочли «Войну и мир», но они бы знали, что это великое произведение написал Толстой. И лет в 20-25 они бы, возможно, к нему вернулись.

– Я хотела об этом сказать. Я считаю, что те, кто придумал «Тотальный диктант», просто молодцы. У нас в лицее работает площадка этой акции, мы с первых лет участвуем в этом мероприятии. Как интересно людям потом разбирать свои работы, выяснять, в чем ошиблись! Я думаю, что «Тотальный диктант» будет развиваться дальше, у организаторов много задумок. Возможно, они дойдут и до собственного речевого высказывания участников диктанта в свободной манере по поводу текста.

Людмила Монахова, энтузиастка «Родного слова», тоже делает очень большое дело. Те же плакаты «Говорим по-русски правильно», которые расклеены в метро, привлекают внимание и ребят, и родителей. Когда мы сетуем, что с языком у нас все плохо, надо не размахивать руками, а самим что-то делать по совершенствованию речи.

– Я думаю, что школа должна, как это было на протяжении веков, оставаться институтом консервативным. А у нас что ни новый министр — новая реформа. Результаты этих реформ никто никогда не анализирует. Одно дело, что диктуется временем, а другое, что приходит на ум новому министру, который при этом не всегда тесно связан с образованием. Когда министра Ливанова спросили: возможна ли «перезагрузка» литературы в школе, он ответил, что у него нет определенной позиции по этому вопросу.

В данном случае позицию могло бы сформулировать профессиональное сообщество. Но у нас практически не существуют предметные и межпредметные ассоциации, которые имели бы экспертный вес.

Но все-таки я хочу сказать, что смотрю на все происходящее в языке позитивно. Я верю, что он преодолеет трудности и, конечно, изменится, но не утратит главных своих достоинств. И я хочу, чтобы каждый чувствовал себя ответственным за родной язык – не только специалисты, филологи, но и все население. Мы все отвечаем за сохранение нашего национального богатства.