Людмила Некрасова: «Мне нет необходимости повышать голос»
Учитель биологии лицея № 130 им. академика Лаврентьева, победительница областного конкурса «Учитель года — 2012» пришла в школу из большой науки.
— В профессию я попала, можно сказать, случайно. Окончив факультет естественных наук Новосибирского госуниверситета, я поступила в аспирантуру, и мне понадобилась подработка на три дня в неделю. Я обзвонила все школы района, предлагая свои услуги. Нигде меня брать не хотели. Только директор лицея № 130 сказала: «Приходи, я на тебя посмотрю». Я пришла, и первое, что она у меня спросила: «Как ты с таким голосочком работать собираешься?» Это было 27 августа 2003 года. С 28 августа я была устроена на работу. Сейчас я заместитель директора лицея, преподаю биологию в старших классах. А необходимости повышать голос так и не возникало никогда.
— Как вас приняли дети?
— Спокойно. В старших классах дети уже взрослые. А в нашем лицее много сильных педагогов, и дети изначально настроены на то, что учителя стоит слушать, с ним стоит работать. И они относятся к новым преподавателям без предубеждения, потому что знают: хороших учителей много и вероятность, что новый человек расскажет тебе что-то полезное и интересное, весьма высока.
— Вы ощущаете отсутствие педагогического образования?
— Конечно, ощущаю. Это проявляется в том, что на некоторые вопросы у меня нет готовых ответов и мне приходится их искать, обращаясь к тем же учебникам педагогики, к опыту коллег, к примерам из литературы. Но зато я не ощущаю нехватки предметных знаний, а кому-то, возможно, их приходится искать и наверстывать. Все равно учитель постоянно учится. Недавно я поступила в аспирантуру по педагогическому направлению, буду таким образом ликвидировать свое отставание в этой области. Кроме этого я стараюсь не пропускать разнообразные курсы, семинары, мастер-классы опытных педагогов. Понимаю, что это делать надо.
— В любой, даже самой хорошей школе не обходится без проблем. У вас есть рецепт их решения?
— Первый способ решения проблемы — воспринять ее не как проблему, а как конфликтную ситуацию, когда есть обоюдное недовольство двух сторон. Даже трех, потому что родители — тоже полноправные участники образовательного процесса. Если отнестись к этому как к конфликту, начать с обсуждения причин недовольства, отсутствия успехов, то, как правило, уже на этом этапе открытого, уважительного выяснения ответы находятся сами. Потому что дети — развитые, родители — умные, готовые отвечать за образование своего ребенка. Вырабатывается совместный план действий — главное, чтобы он был действительно совместный, с участием школьника. Как только мы пытаемся указывать детям, как им жить, мы этим сразу загоняем себя в тупик, и оттуда уже выхода нет. Настоящее поколение выпускников уже вполне осознанно желает делать выбор самостоятельно. Отказывать им в этом ни в коем случае нельзя.
— Насколько важна дисциплина на уроке и как поддерживаете ее вы?
— У меня проблем с дисциплиной нет, я вообще этого не понимаю. Бывает, что урок пошел не в том русле, не состоялся. Как спектакль, например. Я ведь в детстве мечтала стать актрисой, а в жизни все не только сбылось — даже лучше получилось. Актриса играет то, что ей скажут, а я — то, что сама придумаю. Школа вообще прямая параллель с театром. Актеры на сцене стараются, пытаются что-то донести до зрителей. А те начинают отвлекаться, разговаривать, слать СМС. Это нарушение дисциплины или нет? Это просто говорит о том, что спектакль не состоялся. Так же и в школе — урок тоже может не удаться. И учитель должен быть к этому готов. В общем, я считаю, что уделять внимание воспитанию нужно, но зацикливаться на дисциплине не стоит. Хотя, конечно, одно дело — рассуждать про себя, а в жизни, конечно, бывает, что я расстраиваюсь, если на уроке что-то не получилось, нервничаю, переживаю.
— От реформы системы образования нам никуда не уйти. Но то, как она проводится, не устраивает очень многих педагогов. Что вы об этом думаете?
— Я — за реформу, но я против того, в каком свете в ее контексте выступает учитель. Очень часто преамбула к реформе системы школьного образования формулируется так: учителя учат неправильно и не тому, а значит, давайте делать по-другому. В результате целое поколение выпускников в обиде за своих учителей. И дискредитация советской системы образования была, на мой взгляд, излишней. Она обидела очень многих людей, которые тогда получили образование, гордились им и никаких претензий к школе не имели, а им на пятом десятке говорят: все это никуда не годится.
И сейчас — то же самое. А ведь и дети, и родители все слышат. И скручивается клубок недоверия к образованию, а это вызывает опасения за ребенка: мы его отдали в школу, а там, оказывается, учат не так, как надо. И тогда каждая выставленная тройка рассматривается в контексте: учить не умеют, да еще и тройки ставят. И эта дискредитация школ и учителей в глазах общественности не может стать отправной точкой для реформы образования.
— Сейчас много обсуждают новые образовательные стандарты для старшей школы. В частности, замену трех естественно-научных дисциплин — физики, химии и биологии — курсом общего естествознания. Как вы к этому относитесь?
— Я считаю так: все должно быть целесообразно. Какую мы цель ставим на входе, такой результат должны стараться получить на выходе. Если цель — дать некие общие представления о естественных науках в гуманитарном классе, то совсем не обязательно пытаться максимально впихнуть в них физику с химией. Это бессмысленно, это издевательство, причем как над учениками, так и над учителем. И нельзя отрицать, что есть дети, которым в полном объеме биология не нужна, как есть и такие, сугубо одаренные в естественных науках, кому в полном объеме не нужны история или литература. Я считаю, что возможность выбора быть должна. А для тех ребятишек, которые еще не раскрыли своих способностей, должны быть универсальные классы, в которых программа дается полностью. И новым стандартом это предусмотрено.
Давая в обязательном порядке старшим классам курс биологии, я и мои коллеги, физики и химики, сплошь и рядом сталкиваемся с тем, что программа тяжелейшая. Сдать ЕГЭ по биологии — это нечеловеческая работа. Некоторые задания — на уровне региональной олимпиады. Курс биологии в 10—11 классах в ряде тем содержательно приближен к университетской программе. А я обязана это выдавать, в том числе ученикам с языковой одаренностью, которые зачастую в принципе не готовы аккумулировать знания по химии и биологии на таком уровне. А предупреждать: «Выучи этот параграф, я тебя завтра спрошу», — значит унижать и себя, и их.
Понятно, что у любой системы образования имеются свои преимущества и недостатки. И мы не создадим идеальную. Но, запирая всех в рамки принудительного изучения молекулярной структуры клетки, мы качества образования не достигнем.
— По поводу ЕГЭ сегодня ломается много копий, одни восхваляют его, другие поносят. А вы что думаете о едином госэкзамене?
— Мне нравится система ЕГЭ. Понимаю, что в самой процедуре есть огрехи, и приходится верить на слово тем, кто говорит, что ЕГЭ по литературе и истории катастрофически неадекватен — сама я в этом не разбираюсь на должном уровне. Я могу говорить об экзамене по биологии. Что я знаю про него? Да, он излишне формализован и включает много вопросов, которые требуют памяти, а не анализа. Но объем знаний настолько большой, что без умения их анализировать ты все не запомнишь. И лучше всех сдают именно те ученики, которые хорошо успевали. На моем предмете 99-процентная корреляция оценок, которые бы поставила я, и баллов, полученных по ЕГЭ. И что особенно важно, талантливым детям ЕГЭ открывает огромные возможности. Я успела выучить три класса, выпускники которых потом сдавали экзамены в НГУ по билетам. И очень гордилась, когда мои дети поступали в наш университет на биологию. А теперь они поступают в Санкт-Петербургский и Московский университеты. Раньше об этом и мечтать не могли! Мне кажется, сейчас вопрос поступления максимально ориентирован на абитуриента, и это важно. А что касается недостатков организации, коррупции, непрозрачности процедуры — да, с этим нужно что-то решать.
— Расскажите, как вы стали участником, а потом и победителем конкурса «Учитель года — 2012».
— Это было своего рода приключение. Я совершенно не ожидала ни того, что меня выдвинут на этот конкурс, ни того, что я стану победителем даже районного этапа, с учетом того, что Академгородок — это феноменальная концентрация хороших школ на одной территории.
Все происходит на очень высоком уровне эмоционального накала, это — определенная встряска, испытание себя. Мне было интересно: а как я поведу себя в нестандартной стрессовой ситуации? Самое сложное — урок в незнакомом классе. Мне не повезло — попались классы с хорошими учителями. А когда ты приходишь в класс, где свой учитель — хороший, сильный, любимый, это очень непростая ситуация. Ты говоришь им: «Здравствуйте», — прекрасно понимая, что не имеешь никакого права претендовать на их внимание вообще, потому что у них уже есть свой герой, а ты для них абсолютно посторонняя тетенька из Академгородка. И первые пять минут проходят на очень тонкой грани.
Мне очень повезло с детьми — они мне помогли: пошли навстречу, стали отвечать, улыбаться шуткам, выходить к доске, комментировать происходящее. То есть включились в работу. А уж с включенными детьми работать проблемы не составляет, дальше уже любой учитель справится.
— Вы говорили о недоверии к школе, которое сегодня растет в обществе. В подтверждение этого набирает силу тенденция переводить детей на домашнее обучение. Как вы к нему относитесь?
-— Я против домашнего обучения. Я считаю, в школе ребенок учит не предметы — он учится у разных людей и учится взаимодействовать с ними. Учитель может быть какой угодно — от приветливого, веселого, готового на все ответить шуткой до надменного, принципиального в мелочах и очень педантичного. И ребенок в общении с ними приобретает жизненный опыт, причем не всегда позитивный, это тоже нужно — иметь определенную долю негативного опыта. Он учится находить общий язык с человеком, с которым бы не хотел его искать. На мой взгляд, этот опыт школьной жизни очень важен, все остальное можно и в учебнике прочитать.
Марина Корнева: «Признаться, что ты чего-то не знаешь, совсем не стыдно»
Директор новосибирского лицея № 176 считает, что в работе педагога не может быть готовых алгоритмов.
— На мой выбор профессии повлияло несколько факторов. Во-первых, у меня был младший брат, которого я постоянно воспитывала, объект для приложения моих педагогических способностей. Во-вторых, у меня была школа, которая стала для меня даже не вторым, а первым домом. И я там все время была занята: председатель совета отряда, председатель совета дружины, поездка в «Артек», комсомольская работа. В общем, в результате оказалось, что школа — это место, без которого я после выпускного бала уже не мыслила своей жизни.
Плохо это или хорошо, но так случилось, что мое поступление в пединститут было предрешено. А выбор предмета, конечно, был связан с учителями. В моей школьной жизни оказалось несколько преподавателей истории — очень разные, но одинаково интересные и увлеченные своим делом люди, преданные и предмету, и детям. И я решила поступать на исторический факультет. С момента его окончания, с 1978 года, я в школе. Прошла все ступени — воспитатель группы продленного дня, вожатая, учитель, заместитель директора. Последние восемь лет работаю руководителем лицея.
— Марина Петровна, за почти 35 лет стажа вы наверняка накопили опыт наблюдений: как меняется школа на фоне масштабных процессов в обществе, в сознании людей?
— На самом деле какой-то колоссальной разницы я не вижу. Есть в школе то, что неподвластно времени. Понятно, что школа, какой она была тридцать лет назад, совершенно не сравнима с сегодняшней по материально-техническому оснащению. Это совершенно разная образовательная среда, что обусловлено достижениями в сфере информационных технологий, которые повлекли большие изменения в самом обществе. Конечно, отчасти это влияет и на роль учителя. Кроме того, за эти тридцать лет сменился и общественный строй.
И знаете, мне все-таки очень импонирует то, что стремительность изменений в общественной жизни несколько тормозится в школе. Должен быть некий здоровый консерватизм в стенах образовательного учреждения. Под этим я понимаю особый ритм школьной жизни, ее многолетние традиции. Ведь ценности, которые пытается сохранить учительство, — вечные, неизменные. Я не хочу сказать, что учитель выступает единственным их носителем в обществе, но по крайней мере одним из немногих. И очень хотелось бы, чтобы эта наша роль не теряла значимости.
Ведь проблема преемственности тоже существует: приходит новое поколение педагогов, у них нет того социального опыта, который был у нас, учителей предыдущей формации. Конечно, это не значит, что новые учителя плохие, — совсем нет, они просто другие.
— А что именно отличает молодых педагогов?
— Уже и тридцать лет назад учитель начинал уступать свои позиции как главный и абсолютный источник информации для своих учеников. Ну а сейчас даже претендовать на это место абсурдно. Мы должны очень четко уяснить свою роль, и новые педагоги как раз приходят с пониманием этого. А вот многие представители предыдущего поколения все еще никак не могут отказаться от своих претензий, продолжая считать себя носителями истины в последней инстанции, которые вправе давать оценки всему и всем.
То, что происходит в информационном поле, нужно принимать как данность, и в свете этого стараться понять: а каково твое назначение, твоя миссия в этой ситуации? И когда учитель вместе с учеником входит в мир разных наук, вместе с ним радуется открытиям, которые ребенок делает на его глазах, — это замечательно. Главное — научить детей учиться. Я понимаю всю избитость этой фразы. Научить учиться, чтобы человек пользовался этим умением всю жизнь, — истина, многократно повторенная, но еще не овладевшая всем нашим обществом.
Мне кажется, что вполне допустимо, если учитель не знаком с последними открытиями в своей области, последними новостями из мира науки. Это не страшно, и признаться в своем неведении абсолютно не стыдно. Наоборот, это такой хороший повод порадоваться, если кто-то из учеников опередил тебя, поощрить его: «Как здорово, что тебе это удалось! Где ты нашел такие сведения? Давай вместе посмотрим».
— На ваших глазах выросло несколько поколений учеников. Те, кто учится сегодня, — насколько они отличаются от своих предшественников, школьников прошлых десятилетий, если не принимать во внимание аспекты, связанные с наличием в их жизни компьютеров, айфонов и прочих гаджетов?
— Да, у меня такое ощущение, что они уже рождаются с пальцами, «заточенными» под кнопки. А в целом, наверное, невозможно отделить детей от общества. Оно стало другим, и дети, как его отражение, тоже изменились: все плюсы и минусы, все достоинства и недостатки современного общества они в себя вбирают. Но при этом нынешним детям не чужды ни сочувствие, ни сопереживание, ни многие другие хорошие человеческие качества. И мы, педагоги, должны стараться чаще создавать ситуации, в которых дети могут проявить лучшее, что в них есть.
— Не секрет, что многие папы и мамы сегодня лучше учителей «знают», чему и как должны учить их детей.
— Да, лечить и учить умеют все, это общеизвестно. Все могут давать советы, рецепты, и нынешние родители тоже всякие бывают. Ближе всех к ним находится именно учитель — не директор, не завуч, а классный руководитель, учитель-предметник.
Поэтому я всегда говорю, что имя образовательного учреждения, его имидж все-таки в первую очередь создается именно педагогами, а не наличием интерактивного оборудования и компьютеров. И как учитель выстроит отношения с родителями — это очень важно.
Требовательность родителей в отношении педагогов, внимание к учебному процессу — это, наверное, неплохо, потому что вариант, когда все равно, чему учат и кто учит, гораздо хуже. Другое дело, что здесь должна быть золотая середина. Я тоже мама, я ходила на родительские собрания, и я понимаю, что педагог не всегда прав, не всегда поступает как это следовало бы в той или иной ситуации. Но я никогда не стану унижать учителя, во всеуслышание заявлять о его ошибках, ставить под сомнение его правоту. Я найду способ высказать свои сомнения наедине.
Родителям в основной их массе очень сложно объективно отнестись к ситуации, когда их ребенок, как им кажется, обижен. А дети разные, они могут играть на этом. Поэтому мы должны прилагать все усилия, чтобы учитель и родители не оказались по разные стороны баррикад. Наша задача — а мы все-таки профессионалы — воспитывать не только детей, но и родителей.
— Какова, на ваш взгляд, в сегодняшнем обществе ценность образования?
— Очень приятно сознавать, что отношение к образованию как к очень значимой ценности возвращается, это заметно. Я могу сравнивать с провалом, который был в 90-х годах, и сейчас по части родителей — по тем, кто рос как раз в то время, — это хорошо заметно. Но приходят уже и другие мамы и папы, которым не все равно, где и как будет учиться ребенок, в какой школе, у какого педагога. Это очень важно.
Но вот что меня беспокоит: это сознают отдельные родители, но общество в целом — еще нет. У нас достаточно много говорится о поддержке педагогов, немало для этого делается, но здесь настоятельно необходимо не столько принятие законов и постановлений на уровне правительства, сколько гражданское понимание: от того, кто придет учить моего ребенка, зависит его будущее, то, как сложится его жизнь. Нужно вернуть престиж профессии учителя.
Раньше существовал культ учителя, и это было правильно. Сейчас такого нет. У меня в 1988 году был первый выпуск, и сразу несколько ребят пошли в педагогический, они и сейчас работают в школе. А потом, в девяностые и двухтысячные, был полный провал, профессия педагога совершенно не котировалась. Вот только в этом году после долгого перерыва одна наша выпускница пошла в педуниверситет по целевому набору.
— Без каких качеств, на ваш взгляд, не может быть современного учителя?
— Не только сегодня — во все времена не могло и не может быть хорошего учителя без любви к детям. Я глубоко в этом убеждена, и ничто никогда не заставит меня в этом усомниться. Ведь наша работа очень мало алгоритмизирована, есть множество ситуаций, которые невозможно предугадать. Это на заводе можно включить станок и он знай штампует себе одинаковые детали. А каждый ребенок — индивидуальность, от каждого можно ожидать самых непредсказуемых вещей.
Поэтому у учителя очень стрессовая работа, и запрограммировать выход из той или иной ситуации невозможно. Вот здесь как раз и помогает, как это ни банально, любовь к детям. Не жалость, не желание быть добреньким, а настоящие любовь и доброта, понимание, что это дети. Хоть первый, хоть одиннадцатый класс — все равно.
А остальное — это собственно профессионализм учителя. Нужно хорошо владеть своим предметом, быть мобильным, постоянно пополнять багаж своих знаний, тем более в сегодняшнем мире. Но эти качества должны нанизываться на самый главный стержень — любовь к детям.
Мария Мартынюк: «Если ребенок хамит, значит, он несчастен»
Выпускница 5-го курса Института естественных и социально-экономических наук Новосибирского государственного педагогического университета знает, как «разводят» молодых учителей видавшие виды старшеклассники.
— Почему я решила стать педагогом? Знаете, я очень люблю рассказывать. В детстве постоянно пересказывала услышанное и прочитанное, и мне все говорили, что у меня хорошо получается. Для учителя эта способность очень важна, на мой взгляд. Бывают педагоги, которые интересный предмет преподносят скучно, а бывают по-настоящему блестящие рассказчики. И мне очень повезло: именно такие люди преподавали химию и биологию у нас в школе.
Мой бывший классный руководитель, учитель биологии Елена Геннадьевна Горбатенко каждый урок превращала в захватывающее событие. В итоге я подала документы в медицинский и педагогический, но потом решила, что для медика нужен особый склад характера, которого у меня нет. Я сказала маме: «Знаешь, ну, выучусь я, буду доктором, но я бы очень не хотела лечиться у такого врача, каким я стану». А педагогический — это мое.
— Какие качества, на ваш взгляд, нужно иметь современному учителю?
— Нужна коммуникабельность. Это наживной навык, даже если в начале обучения не все готовы находить общий язык с учениками, к последним курсам опыт приходит. Но если ты изначально коммуникабелен, то тебе намного проще.
Потом, я думаю, надо обязательно иметь чувство юмора, нельзя относиться к своему предмету с исключительной серьезностью. Эмоциональность и умение выражать свои эмоции — это очень важно. Потому что очень вредно все копить в себе — вот тогда, мне кажется, наступает эмоциональное выгорание. При этом имеет большое значение, в какой форме ты даешь выход своим эмоциям. Нельзя забывать, что можно одним словом, фразой всю жизнь ребенку испортить. А значит, необходимо, чтобы у учителя было развито чувство такта.
— Вы уже проходили практику в школе, вели уроки. Расскажите о своих первых впечатлениях.
— Да, начиная с третьего курса я прохожу практику в своей родной пятой гимназии, где училась сама. Сначала была пассивная часть: в течение трех недель я ходила на уроки, записывала планы, общалась с учителями, изучала опыт. Большинство педагогов рады поделиться тем, что знают и умеют, и с готовностью отвечают на все вопросы. Плюс еще меня просили помогать готовить детей к научно-практическим конференциям, к олимпиадам. Это тоже очень интересно, потому что здесь ты работаешь с детьми, которые заинтересованы в предмете, это вообще удовольствие, тут ты не напрягаешься вовсе, и на это не жалко времени.
А потом началось самостоятельное ведение уроков. На третьем курсе — месяц, на четвертом — два, то есть практически целая четверть. У меня было два класса. Первый урок — в девятом, очень сложная тема по генетике скрещивания. План был составлен, все готово, но шла я туда, конечно, на трясущихся ногах. Я в принципе никогда не боялась выступать перед аудиторией, но был страх — вдруг не понравишься, вдруг не станут слушать, не будут обращать внимания.
В общем, я вошла в класс: «Здравствуйте, я буду вести у вас биологию». Девятиклассники, уже взрослые, больше половины мальчиков, взгляды изучающие, оценивающие… На первых порах у меня была задача — успеть уложиться по времени, это на самом деле очень тяжело. К тому же дети знают такой интересный прием: они начинают забрасывать тебя вопросами и таким образом тянут время. Это у них развлечение — развести практиканта, удовольствие непередаваемое. И надо вовремя это распознать и пресечь.
А потом понемногу стали складываться отношения. Привыкли друг к другу, к концу месяца они уже меня спрашивали: «Может, вы у нас и в третьей четверти будете вести?» Все страхи ушли, мы спокойно общались. А поскольку все мы здесь рядом живем, часто встречались и на улице. Некоторые обнаглели до такой степени, что просили прислать им домашнее задание через сеть «ВКонтакте».
— У вас уже есть свои педагогические секреты, свой стиль ведения уроков?
— Сейчас детей очень трудно разговорить. Они плохо воспринимают информацию на слух — все через картинку, через мониторы. Я вообще не очень люблю интерактивные доски, они, по-моему, только в начальной школе работают, в старших классах не нужны совсем. И мне больше нравится привлекать внимание своим рассказом, строя его так, чтобы детям было интересно слушать.
— Вам приходилось, например, сталкиваться со случаями хамства учеников? И как, на ваш взгляд, можно с этим справиться?
— Я лично, к счастью, не сталкивалась, но, конечно, такое случается. Думаю, это говорит о том, что у ребенка есть какие-то проблемы, и ситуацию нужно разбирать с этой точки зрения, а не возмущаться. Может быть, ребенок несчастен, ребенку с чем-то не повезло. Можно попытаться с ним поговорить. Можно привлечь школьного психолога. Главное — не срываться на ответное хамство. Это верх непрофессионализма, думаю, что это и так понятно.
— Какие ожидания вы связываете со своей профессией?
— Для меня эта работа — прежде всего самореализация. Если откинуть всю шелуху, остается главное: есть ты и дети. И мне это нравится. Нравится, когда удается увлечь их новыми знаниями, когда я делюсь с ними информацией и чувствую – им это интересно и нужно. Тогда я испытываю огромную радость.
Людмила Некрасова: «Мне нет необходимости повышать голос»
Учитель биологии лицея № 130 им. академика Лаврентьева, победительница областного конкурса «Учитель года — 2012» пришла в школу из большой науки.
— В профессию я попала, можно сказать, случайно. Окончив факультет естественных наук Новосибирского госуниверситета, я поступила в аспирантуру, и мне понадобилась подработка на три дня в неделю. Я обзвонила все школы района, предлагая свои услуги. Нигде меня брать не хотели. Только директор лицея № 130 сказала: «Приходи, я на тебя посмотрю». Я пришла, и первое, что она у меня спросила: «Как ты с таким голосочком работать собираешься?» Это было 27 августа 2003 года. С 28 августа я была устроена на работу. Сейчас я заместитель директора лицея, преподаю биологию в старших классах. А необходимости повышать голос так и не возникало никогда.
— Как вас приняли дети?
— Спокойно. В старших классах дети уже взрослые. А в нашем лицее много сильных педагогов, и дети изначально настроены на то, что учителя стоит слушать, с ним стоит работать. И они относятся к новым преподавателям без предубеждения, потому что знают: хороших учителей много и вероятность, что новый человек расскажет тебе что-то полезное и интересное, весьма высока.
— Вы ощущаете отсутствие педагогического образования?
— Конечно, ощущаю. Это проявляется в том, что на некоторые вопросы у меня нет готовых ответов и мне приходится их искать, обращаясь к тем же учебникам педагогики, к опыту коллег, к примерам из литературы. Но зато я не ощущаю нехватки предметных знаний, а кому-то, возможно, их приходится искать и наверстывать. Все равно учитель постоянно учится. Недавно я поступила в аспирантуру по педагогическому направлению, буду таким образом ликвидировать свое отставание в этой области. Кроме этого я стараюсь не пропускать разнообразные курсы, семинары, мастер-классы опытных педагогов. Понимаю, что это делать надо.
— В любой, даже самой хорошей школе не обходится без проблем. У вас есть рецепт их решения?
— Первый способ решения проблемы — воспринять ее не как проблему, а как конфликтную ситуацию, когда есть обоюдное недовольство двух сторон. Даже трех, потому что родители — тоже полноправные участники образовательного процесса. Если отнестись к этому как к конфликту, начать с обсуждения причин недовольства, отсутствия успехов, то, как правило, уже на этом этапе открытого, уважительного выяснения ответы находятся сами. Потому что дети — развитые, родители — умные, готовые отвечать за образование своего ребенка. Вырабатывается совместный план действий — главное, чтобы он был действительно совместный, с участием школьника. Как только мы пытаемся указывать детям, как им жить, мы этим сразу загоняем себя в тупик, и оттуда уже выхода нет. Настоящее поколение выпускников уже вполне осознанно желает делать выбор самостоятельно. Отказывать им в этом ни в коем случае нельзя.
— Насколько важна дисциплина на уроке и как поддерживаете ее вы?
— У меня проблем с дисциплиной нет, я вообще этого не понимаю. Бывает, что урок пошел не в том русле, не состоялся. Как спектакль, например. Я ведь в детстве мечтала стать актрисой, а в жизни все не только сбылось — даже лучше получилось. Актриса играет то, что ей скажут, а я — то, что сама придумаю. Школа вообще прямая параллель с театром. Актеры на сцене стараются, пытаются что-то донести до зрителей. А те начинают отвлекаться, разговаривать, слать СМС. Это нарушение дисциплины или нет? Это просто говорит о том, что спектакль не состоялся. Так же и в школе — урок тоже может не удаться. И учитель должен быть к этому готов. В общем, я считаю, что уделять внимание воспитанию нужно, но зацикливаться на дисциплине не стоит. Хотя, конечно, одно дело — рассуждать про себя, а в жизни, конечно, бывает, что я расстраиваюсь, если на уроке что-то не получилось, нервничаю, переживаю.
— От реформы системы образования нам никуда не уйти. Но то, как она проводится, не устраивает очень многих педагогов. Что вы об этом думаете?
— Я — за реформу, но я против того, в каком свете в ее контексте выступает учитель. Очень часто преамбула к реформе системы школьного образования формулируется так: учителя учат неправильно и не тому, а значит, давайте делать по-другому. В результате целое поколение выпускников в обиде за своих учителей. И дискредитация советской системы образования была, на мой взгляд, излишней. Она обидела очень многих людей, которые тогда получили образование, гордились им и никаких претензий к школе не имели, а им на пятом десятке говорят: все это никуда не годится.
И сейчас — то же самое. А ведь и дети, и родители все слышат. И скручивается клубок недоверия к образованию, а это вызывает опасения за ребенка: мы его отдали в школу, а там, оказывается, учат не так, как надо. И тогда каждая выставленная тройка рассматривается в контексте: учить не умеют, да еще и тройки ставят. И эта дискредитация школ и учителей в глазах общественности не может стать отправной точкой для реформы образования.
— Сейчас много обсуждают новые образовательные стандарты для старшей школы. В частности, замену трех естественно-научных дисциплин — физики, химии и биологии — курсом общего естествознания. Как вы к этому относитесь?
— Я считаю так: все должно быть целесообразно. Какую мы цель ставим на входе, такой результат должны стараться получить на выходе. Если цель — дать некие общие представления о естественных науках в гуманитарном классе, то совсем не обязательно пытаться максимально впихнуть в них физику с химией. Это бессмысленно, это издевательство, причем как над учениками, так и над учителем. И нельзя отрицать, что есть дети, которым в полном объеме биология не нужна, как есть и такие, сугубо одаренные в естественных науках, кому в полном объеме не нужны история или литература. Я считаю, что возможность выбора быть должна. А для тех ребятишек, которые еще не раскрыли своих способностей, должны быть универсальные классы, в которых программа дается полностью. И новым стандартом это предусмотрено.
Давая в обязательном порядке старшим классам курс биологии, я и мои коллеги, физики и химики, сплошь и рядом сталкиваемся с тем, что программа тяжелейшая. Сдать ЕГЭ по биологии — это нечеловеческая работа. Некоторые задания — на уровне региональной олимпиады. Курс биологии в 10—11 классах в ряде тем содержательно приближен к университетской программе. А я обязана это выдавать, в том числе ученикам с языковой одаренностью, которые зачастую в принципе не готовы аккумулировать знания по химии и биологии на таком уровне. А предупреждать: «Выучи этот параграф, я тебя завтра спрошу», — значит унижать и себя, и их.
Понятно, что у любой системы образования имеются свои преимущества и недостатки. И мы не создадим идеальную. Но, запирая всех в рамки принудительного изучения молекулярной структуры клетки, мы качества образования не достигнем.
— По поводу ЕГЭ сегодня ломается много копий, одни восхваляют его, другие поносят. А вы что думаете о едином госэкзамене?
— Мне нравится система ЕГЭ. Понимаю, что в самой процедуре есть огрехи, и приходится верить на слово тем, кто говорит, что ЕГЭ по литературе и истории катастрофически неадекватен — сама я в этом не разбираюсь на должном уровне. Я могу говорить об экзамене по биологии. Что я знаю про него? Да, он излишне формализован и включает много вопросов, которые требуют памяти, а не анализа. Но объем знаний настолько большой, что без умения их анализировать ты все не запомнишь. И лучше всех сдают именно те ученики, которые хорошо успевали. На моем предмете 99-процентная корреляция оценок, которые бы поставила я, и баллов, полученных по ЕГЭ. И что особенно важно, талантливым детям ЕГЭ открывает огромные возможности. Я успела выучить три класса, выпускники которых потом сдавали экзамены в НГУ по билетам. И очень гордилась, когда мои дети поступали в наш университет на биологию. А теперь они поступают в Санкт-Петербургский и Московский университеты. Раньше об этом и мечтать не могли! Мне кажется, сейчас вопрос поступления максимально ориентирован на абитуриента, и это важно. А что касается недостатков организации, коррупции, непрозрачности процедуры — да, с этим нужно что-то решать.
— Расскажите, как вы стали участником, а потом и победителем конкурса «Учитель года — 2012».
— Это было своего рода приключение. Я совершенно не ожидала ни того, что меня выдвинут на этот конкурс, ни того, что я стану победителем даже районного этапа, с учетом того, что Академгородок — это феноменальная концентрация хороших школ на одной территории.
Все происходит на очень высоком уровне эмоционального накала, это — определенная встряска, испытание себя. Мне было интересно: а как я поведу себя в нестандартной стрессовой ситуации? Самое сложное — урок в незнакомом классе. Мне не повезло — попались классы с хорошими учителями. А когда ты приходишь в класс, где свой учитель — хороший, сильный, любимый, это очень непростая ситуация. Ты говоришь им: «Здравствуйте», — прекрасно понимая, что не имеешь никакого права претендовать на их внимание вообще, потому что у них уже есть свой герой, а ты для них абсолютно посторонняя тетенька из Академгородка. И первые пять минут проходят на очень тонкой грани.
Мне очень повезло с детьми — они мне помогли: пошли навстречу, стали отвечать, улыбаться шуткам, выходить к доске, комментировать происходящее. То есть включились в работу. А уж с включенными детьми работать проблемы не составляет, дальше уже любой учитель справится.
— Вы говорили о недоверии к школе, которое сегодня растет в обществе. В подтверждение этого набирает силу тенденция переводить детей на домашнее обучение. Как вы к нему относитесь?
-— Я против домашнего обучения. Я считаю, в школе ребенок учит не предметы — он учится у разных людей и учится взаимодействовать с ними. Учитель может быть какой угодно — от приветливого, веселого, готового на все ответить шуткой до надменного, принципиального в мелочах и очень педантичного. И ребенок в общении с ними приобретает жизненный опыт, причем не всегда позитивный, это тоже нужно — иметь определенную долю негативного опыта. Он учится находить общий язык с человеком, с которым бы не хотел его искать. На мой взгляд, этот опыт школьной жизни очень важен, все остальное можно и в учебнике прочитать.
Марина Корнева: «Признаться, что ты чего-то не знаешь, совсем не стыдно»
Директор новосибирского лицея № 176 считает, что в работе педагога не может быть готовых алгоритмов.
— На мой выбор профессии повлияло несколько факторов. Во-первых, у меня был младший брат, которого я постоянно воспитывала, объект для приложения моих педагогических способностей. Во-вторых, у меня была школа, которая стала для меня даже не вторым, а первым домом. И я там все время была занята: председатель совета отряда, председатель совета дружины, поездка в «Артек», комсомольская работа. В общем, в результате оказалось, что школа — это место, без которого я после выпускного бала уже не мыслила своей жизни.
Плохо это или хорошо, но так случилось, что мое поступление в пединститут было предрешено. А выбор предмета, конечно, был связан с учителями. В моей школьной жизни оказалось несколько преподавателей истории — очень разные, но одинаково интересные и увлеченные своим делом люди, преданные и предмету, и детям. И я решила поступать на исторический факультет. С момента его окончания, с 1978 года, я в школе. Прошла все ступени — воспитатель группы продленного дня, вожатая, учитель, заместитель директора. Последние восемь лет работаю руководителем лицея.
— Марина Петровна, за почти 35 лет стажа вы наверняка накопили опыт наблюдений: как меняется школа на фоне масштабных процессов в обществе, в сознании людей?
— На самом деле какой-то колоссальной разницы я не вижу. Есть в школе то, что неподвластно времени. Понятно, что школа, какой она была тридцать лет назад, совершенно не сравнима с сегодняшней по материально-техническому оснащению. Это совершенно разная образовательная среда, что обусловлено достижениями в сфере информационных технологий, которые повлекли большие изменения в самом обществе. Конечно, отчасти это влияет и на роль учителя. Кроме того, за эти тридцать лет сменился и общественный строй.
И знаете, мне все-таки очень импонирует то, что стремительность изменений в общественной жизни несколько тормозится в школе. Должен быть некий здоровый консерватизм в стенах образовательного учреждения. Под этим я понимаю особый ритм школьной жизни, ее многолетние традиции. Ведь ценности, которые пытается сохранить учительство, — вечные, неизменные. Я не хочу сказать, что учитель выступает единственным их носителем в обществе, но по крайней мере одним из немногих. И очень хотелось бы, чтобы эта наша роль не теряла значимости.
Ведь проблема преемственности тоже существует: приходит новое поколение педагогов, у них нет того социального опыта, который был у нас, учителей предыдущей формации. Конечно, это не значит, что новые учителя плохие, — совсем нет, они просто другие.
— А что именно отличает молодых педагогов?
— Уже и тридцать лет назад учитель начинал уступать свои позиции как главный и абсолютный источник информации для своих учеников. Ну а сейчас даже претендовать на это место абсурдно. Мы должны очень четко уяснить свою роль, и новые педагоги как раз приходят с пониманием этого. А вот многие представители предыдущего поколения все еще никак не могут отказаться от своих претензий, продолжая считать себя носителями истины в последней инстанции, которые вправе давать оценки всему и всем.
То, что происходит в информационном поле, нужно принимать как данность, и в свете этого стараться понять: а каково твое назначение, твоя миссия в этой ситуации? И когда учитель вместе с учеником входит в мир разных наук, вместе с ним радуется открытиям, которые ребенок делает на его глазах, — это замечательно. Главное — научить детей учиться. Я понимаю всю избитость этой фразы. Научить учиться, чтобы человек пользовался этим умением всю жизнь, — истина, многократно повторенная, но еще не овладевшая всем нашим обществом.
Мне кажется, что вполне допустимо, если учитель не знаком с последними открытиями в своей области, последними новостями из мира науки. Это не страшно, и признаться в своем неведении абсолютно не стыдно. Наоборот, это такой хороший повод порадоваться, если кто-то из учеников опередил тебя, поощрить его: «Как здорово, что тебе это удалось! Где ты нашел такие сведения? Давай вместе посмотрим».
— На ваших глазах выросло несколько поколений учеников. Те, кто учится сегодня, — насколько они отличаются от своих предшественников, школьников прошлых десятилетий, если не принимать во внимание аспекты, связанные с наличием в их жизни компьютеров, айфонов и прочих гаджетов?
— Да, у меня такое ощущение, что они уже рождаются с пальцами, «заточенными» под кнопки. А в целом, наверное, невозможно отделить детей от общества. Оно стало другим, и дети, как его отражение, тоже изменились: все плюсы и минусы, все достоинства и недостатки современного общества они в себя вбирают. Но при этом нынешним детям не чужды ни сочувствие, ни сопереживание, ни многие другие хорошие человеческие качества. И мы, педагоги, должны стараться чаще создавать ситуации, в которых дети могут проявить лучшее, что в них есть.
— Не секрет, что многие папы и мамы сегодня лучше учителей «знают», чему и как должны учить их детей.
— Да, лечить и учить умеют все, это общеизвестно. Все могут давать советы, рецепты, и нынешние родители тоже всякие бывают. Ближе всех к ним находится именно учитель — не директор, не завуч, а классный руководитель, учитель-предметник.
Поэтому я всегда говорю, что имя образовательного учреждения, его имидж все-таки в первую очередь создается именно педагогами, а не наличием интерактивного оборудования и компьютеров. И как учитель выстроит отношения с родителями — это очень важно.
Требовательность родителей в отношении педагогов, внимание к учебному процессу — это, наверное, неплохо, потому что вариант, когда все равно, чему учат и кто учит, гораздо хуже. Другое дело, что здесь должна быть золотая середина. Я тоже мама, я ходила на родительские собрания, и я понимаю, что педагог не всегда прав, не всегда поступает как это следовало бы в той или иной ситуации. Но я никогда не стану унижать учителя, во всеуслышание заявлять о его ошибках, ставить под сомнение его правоту. Я найду способ высказать свои сомнения наедине.
Родителям в основной их массе очень сложно объективно отнестись к ситуации, когда их ребенок, как им кажется, обижен. А дети разные, они могут играть на этом. Поэтому мы должны прилагать все усилия, чтобы учитель и родители не оказались по разные стороны баррикад. Наша задача — а мы все-таки профессионалы — воспитывать не только детей, но и родителей.
— Какова, на ваш взгляд, в сегодняшнем обществе ценность образования?
— Очень приятно сознавать, что отношение к образованию как к очень значимой ценности возвращается, это заметно. Я могу сравнивать с провалом, который был в 90-х годах, и сейчас по части родителей — по тем, кто рос как раз в то время, — это хорошо заметно. Но приходят уже и другие мамы и папы, которым не все равно, где и как будет учиться ребенок, в какой школе, у какого педагога. Это очень важно.
Но вот что меня беспокоит: это сознают отдельные родители, но общество в целом — еще нет. У нас достаточно много говорится о поддержке педагогов, немало для этого делается, но здесь настоятельно необходимо не столько принятие законов и постановлений на уровне правительства, сколько гражданское понимание: от того, кто придет учить моего ребенка, зависит его будущее, то, как сложится его жизнь. Нужно вернуть престиж профессии учителя.
Раньше существовал культ учителя, и это было правильно. Сейчас такого нет. У меня в 1988 году был первый выпуск, и сразу несколько ребят пошли в педагогический, они и сейчас работают в школе. А потом, в девяностые и двухтысячные, был полный провал, профессия педагога совершенно не котировалась. Вот только в этом году после долгого перерыва одна наша выпускница пошла в педуниверситет по целевому набору.
— Без каких качеств, на ваш взгляд, не может быть современного учителя?
— Не только сегодня — во все времена не могло и не может быть хорошего учителя без любви к детям. Я глубоко в этом убеждена, и ничто никогда не заставит меня в этом усомниться. Ведь наша работа очень мало алгоритмизирована, есть множество ситуаций, которые невозможно предугадать. Это на заводе можно включить станок и он знай штампует себе одинаковые детали. А каждый ребенок — индивидуальность, от каждого можно ожидать самых непредсказуемых вещей.
Поэтому у учителя очень стрессовая работа, и запрограммировать выход из той или иной ситуации невозможно. Вот здесь как раз и помогает, как это ни банально, любовь к детям. Не жалость, не желание быть добреньким, а настоящие любовь и доброта, понимание, что это дети. Хоть первый, хоть одиннадцатый класс — все равно.
А остальное — это собственно профессионализм учителя. Нужно хорошо владеть своим предметом, быть мобильным, постоянно пополнять багаж своих знаний, тем более в сегодняшнем мире. Но эти качества должны нанизываться на самый главный стержень — любовь к детям.
Мария Мартынюк: «Если ребенок хамит, значит, он несчастен»
Выпускница 5-го курса Института естественных и социально-экономических наук Новосибирского государственного педагогического университета знает, как «разводят» молодых учителей видавшие виды старшеклассники.
— Почему я решила стать педагогом? Знаете, я очень люблю рассказывать. В детстве постоянно пересказывала услышанное и прочитанное, и мне все говорили, что у меня хорошо получается. Для учителя эта способность очень важна, на мой взгляд. Бывают педагоги, которые интересный предмет преподносят скучно, а бывают по-настоящему блестящие рассказчики. И мне очень повезло: именно такие люди преподавали химию и биологию у нас в школе.
Мой бывший классный руководитель, учитель биологии Елена Геннадьевна Горбатенко каждый урок превращала в захватывающее событие. В итоге я подала документы в медицинский и педагогический, но потом решила, что для медика нужен особый склад характера, которого у меня нет. Я сказала маме: «Знаешь, ну, выучусь я, буду доктором, но я бы очень не хотела лечиться у такого врача, каким я стану». А педагогический — это мое.
— Какие качества, на ваш взгляд, нужно иметь современному учителю?
— Нужна коммуникабельность. Это наживной навык, даже если в начале обучения не все готовы находить общий язык с учениками, к последним курсам опыт приходит. Но если ты изначально коммуникабелен, то тебе намного проще.
Потом, я думаю, надо обязательно иметь чувство юмора, нельзя относиться к своему предмету с исключительной серьезностью. Эмоциональность и умение выражать свои эмоции — это очень важно. Потому что очень вредно все копить в себе — вот тогда, мне кажется, наступает эмоциональное выгорание. При этом имеет большое значение, в какой форме ты даешь выход своим эмоциям. Нельзя забывать, что можно одним словом, фразой всю жизнь ребенку испортить. А значит, необходимо, чтобы у учителя было развито чувство такта.
— Вы уже проходили практику в школе, вели уроки. Расскажите о своих первых впечатлениях.
— Да, начиная с третьего курса я прохожу практику в своей родной пятой гимназии, где училась сама. Сначала была пассивная часть: в течение трех недель я ходила на уроки, записывала планы, общалась с учителями, изучала опыт. Большинство педагогов рады поделиться тем, что знают и умеют, и с готовностью отвечают на все вопросы. Плюс еще меня просили помогать готовить детей к научно-практическим конференциям, к олимпиадам. Это тоже очень интересно, потому что здесь ты работаешь с детьми, которые заинтересованы в предмете, это вообще удовольствие, тут ты не напрягаешься вовсе, и на это не жалко времени.
А потом началось самостоятельное ведение уроков. На третьем курсе — месяц, на четвертом — два, то есть практически целая четверть. У меня было два класса. Первый урок — в девятом, очень сложная тема по генетике скрещивания. План был составлен, все готово, но шла я туда, конечно, на трясущихся ногах. Я в принципе никогда не боялась выступать перед аудиторией, но был страх — вдруг не понравишься, вдруг не станут слушать, не будут обращать внимания.
В общем, я вошла в класс: «Здравствуйте, я буду вести у вас биологию». Девятиклассники, уже взрослые, больше половины мальчиков, взгляды изучающие, оценивающие… На первых порах у меня была задача — успеть уложиться по времени, это на самом деле очень тяжело. К тому же дети знают такой интересный прием: они начинают забрасывать тебя вопросами и таким образом тянут время. Это у них развлечение — развести практиканта, удовольствие непередаваемое. И надо вовремя это распознать и пресечь.
А потом понемногу стали складываться отношения. Привыкли друг к другу, к концу месяца они уже меня спрашивали: «Может, вы у нас и в третьей четверти будете вести?» Все страхи ушли, мы спокойно общались. А поскольку все мы здесь рядом живем, часто встречались и на улице. Некоторые обнаглели до такой степени, что просили прислать им домашнее задание через сеть «ВКонтакте».
— У вас уже есть свои педагогические секреты, свой стиль ведения уроков?
— Сейчас детей очень трудно разговорить. Они плохо воспринимают информацию на слух — все через картинку, через мониторы. Я вообще не очень люблю интерактивные доски, они, по-моему, только в начальной школе работают, в старших классах не нужны совсем. И мне больше нравится привлекать внимание своим рассказом, строя его так, чтобы детям было интересно слушать.
— Вам приходилось, например, сталкиваться со случаями хамства учеников? И как, на ваш взгляд, можно с этим справиться?
— Я лично, к счастью, не сталкивалась, но, конечно, такое случается. Думаю, это говорит о том, что у ребенка есть какие-то проблемы, и ситуацию нужно разбирать с этой точки зрения, а не возмущаться. Может быть, ребенок несчастен, ребенку с чем-то не повезло. Можно попытаться с ним поговорить. Можно привлечь школьного психолога. Главное — не срываться на ответное хамство. Это верх непрофессионализма, думаю, что это и так понятно.
— Какие ожидания вы связываете со своей профессией?
— Для меня эта работа — прежде всего самореализация. Если откинуть всю шелуху, остается главное: есть ты и дети. И мне это нравится. Нравится, когда удается увлечь их новыми знаниями, когда я делюсь с ними информацией и чувствую – им это интересно и нужно. Тогда я испытываю огромную радость.
