Павел Южаков: Из театра выгоняют – печалька

- Почему для открытия сезона в «Первом театре» была выбрана пьеса «Самоубийца»?

- На выбор пьесы для театра влияет очень много факторов. Во-первых, распределение ролей: у меня были планы соединить часть курса НГТИ и актеров театра, чтобы произошло слияние. Нужна была насыщенная пьеса, где много ярких и интересных персонажей. Во-вторых, «Самоубийца» талантливо написана. По драматургии, по языку, таких пьес очень мало. Произведение Эрдмана очень полезно для развития актера, как с точки зрения языка, так и образов и характеров. В-третьих, есть в этой пьесе замечательное сочетание эрдмановского  юмора  и серьезных вещей, которые заставляют задуматься. Пьеса в этом смысле несколько коварная, потому что первый акт написан как комедия положений, и вызывает бурю веселых эмоций, а второй акт заканчивается печально, и приводит к совершенно противоположному состоянию. Первый акт вроде комедия, а во втором становится очень грустно за наше государство и за людей, которые в нем живут. Потому что, люди «достойны» того государства, в котором они живут.

- В пьесе много реалий советского времени. Вы относитесь к «Самоубийце» как исторической или как к актуальной современной пьесе?

- У меня есть спектакль «Доходное место», где действие перенесено из времен Островского в наши дни, но там была для этого необходимость, потому что если бы мы оделись в костюмы 19 века, было бы непонятно, о чем идет речь. «Самоубийца» написана в XX веке, это не настолько далекое время, чтобы мы не могли провести аналогии с современностью. Время 20-годов XX века очень похоже на наше, это придает некий колорит. Конечно, с легкостью можно было убрать шутки про советскую власть и сочинить их про наших чиновников, но это было бы слишком прямолинейно. Хотя может быть пьеса стала бы злободневнее. 20-е годы прошлого века – это определенная вольница, НЭП, только первые звоночки начинают поступать о наступающем тоталитаризме. Представьте такую пьесу написать в то время! Это было возможно при определенной свободе. Это потом уже все гайки закрутили.  Сейчас у нас тоже есть видимое ощущение свободы слова, но то, что гайки закручиваются, и то, что это будет продолжаться дальше, понимают немногие. Большинство людей находятся в радужном представлении о том, что у нас капитализм и скоро мы будем жить в светлом будущем. Но, к сожалению, история развивается по спирали и все повторяется. Эта постановка – предупреждение, повод задуматься над тем, в каком направлении движемся мы, как люди, и государство вместе с нами.

- В «Самоубийце» вы позволяете актерам импровизировать или все идет четко согласно режиссерскому замыслу?

- В этом есть профессионализм артиста, когда зрители в зале думают, что это все на ходу придумывается. Значит, ребята добились мастерства, если зрители думают, что это импровизация. Конечно, в любом спектакле есть импровизационные точки, когда у человека, рождается что-то свое. У нас живой театр, где человек рождает слово на ходу. Мы к этому стремимся.

- Как вы контролируете импровизацию актеров, чтобы она не вышла за рамки режиссерского замысла?

- Часто бывает, что актеры заигрываются, но для этого есть режиссер, наблюдающий постановку со стороны. Когда ты играешь роль в 100-й раз, для тебя история, которая есть в этом спектакле, замыливается. Актеру становится не интересна роль, он начинает добавлять какие-то фишки, и это может повредить общей идее. Но периодически мы возвращаемся к началу, для этого есть методология, не зря нас государство учило так долго. Но с другой стороны, если не играть, не искать внутри спектакля, то он может быстро стать мертвым и неинтересным. Здесь палка о двух концах. 

- В спектакле «Самоубийца» после отпевания покойника в стиле джаз актеры выходят из ролей и рассуждают о том, что дозволено в театре. Этот прием визитная карточка «Первого театра»?

- Этот театральный прием нам очень нравится. Нужно было объяснить наш взгляд на сцену отпевания. Когда писалась пьеса, отношение к церкви  и людям, которые там служат, было немного другое. Сцена и религия не совместимы. Когда в театре начинаются церковные отпевания, мне самому становится не по себе. Но без этого в пьесе не обойтись, и пришлось сделать это отстранение, чтобы был понятен наш взгляд на эту сцену. Так мы налаживаем контакт со зрительным залом.

- В этой же сцене актеры говорят о проблемах с помещением ДК Дзержинский.

- Сложности ужасные. Дело в том, что нас перевели в это здание  с учетом того, что идет реформа в полиции, и она должна избавляться от непрофильных учреждений. У нас в государстве реформы идут очень сложно, и полиция вдруг подумала, что им не надо избавляться от непрофильных  учреждений, и они лучше найдут, как заработать на этом здании деньги. Поэтому мы, скорее всего, дорабатываем в этом учреждении, и нам придется переходить в другое здание. Куда театр денут еще не ясно, объяснить никто не может. Будем надеяться, что на улицу не выгонят. Меня очень расстраивает, когда власть на каждом углу кричит о реформах, о том, что коррупция побеждена, а я вижу, что все наоборот. И как-то даже руки опускаются, потому что непонятно, как с этим бороться. Когда ходишь и понимаешь, что все везде схвачено, рука руку моет. Я понимаю, что на это здание давно уже планы какие-то и совершенно не театральные. Мне прямым текстом сказали, что хотят это здание снести и построить что-нибудь приличное. То есть театр – это дело неприличное для начальников полиции, а что-то приличное, наверное, сауна, бизнес-центр, то, что деньги будет приносить. Хотя театр тоже может приносить деньги, если в него один раз вложиться.

- Но ведь действительно здание ДК Дзержинского уже достаточно старое.

- Над ним нужно работать. Если бы  строение передали в ведение министерства культуры, можно было со временем его отреставрировать, план  работ уже  был готов.

- В Новосибирске не только вашему, но и другим театрам места не находится.

- Есть отдельные люди в министерстве культуры, которые хотят продвигать театр, за что я им благодарен, но их сил тоже не хватает на весь наш бюрократический аппарат. Наш город называют культурной столицей, но где реальные подтверждения этому? Последнее здание, которое было построено  в культурной столице – это ТЮЗ, и сейчас филармонию доделают спустя 40 лет. Непонятно, как жить, как развиваться, но видимо театр такое существо, которое, должно преодолевать препятствия, чтобы производить интересный продукт.

- А вы вставили в спектакль реплики про проблемы со зданием театра, чтобы поделиться со зрителем?

- Почему бы нет, это для меня больная тема. Она очень близка и Эрдману – и в его времена было давление сверху. Так что я мало изменил смысл пьесы. Над всеми нами висит угроза, если в те времена это была угроза социалистического бюрократизма, сейчас – бюрократизма капиталистического. Все пытаются отстаивать личные корыстные интересы, а в итоге за этим делом чуть человека не похоронили (в «Самоубийце главного героя» толкают на суицид ради идеи – прим. авт.).

- Общественное мнение в вашем спектакле превращается в интернет-комментирование: печалька, плюс один, автор жжот…

- Сейчас у меня такие проблемы с театром, и какие письма я не писал, максимум к чему можно придти – это к общественному мнению. Из театра выгоняют – печалька…

- В спектакле многие роли играют студенты театрального института. Слышала мнение некоторых критиков, что студенты не дотягивают до уровня актеров «Первого театра». Вы с этим согласны?

- Я сам вышел на сцену еще студентом. На третьем курсе театрального института меня ввели в театр Афанасьева  на роль Треплева. А в постановке участвовали маститые актеры и, конечно, мы с Таней Жуляновой на их фоне выглядели  слабо. И я помню статью, в которой критик писал, что пришли туристы из театрального института и испортили театру Афанасьева всю постановку. Обидно было. Понятно, что у актеров, работающих в театре, мастерство выше, чем у студентов. Может у студентов уверенности меньше чем у действующих актеров, но чтобы была большая пропасть, чтобы я видел, что учащиеся театрального института недотягивают, выпадают из контекста, такого нет. Когда берешь студента в постановку, ты должен понимать, что это рубашка на вырост. На моем курсе много талантливых учеников, я бы хотел взять их в театр, когда в 2012 году они закончат обучение, но, к сожалению, брать их некуда.

- В одном из своих интервью, вы рассказывали, что постановка «Самоубийцы» оказалась дорогостоящей. А не вам  хотелось, как режиссеру, поиграть с минимализмом на сцене?

- Когда задумывалась эта постановка, мы как раз перешли в здание ДК Дзержинского. В здании была плачевная ситуация со светом, звуком, стенами, и пришлось вложиться не только в постановку, но и в облагораживание сценического пространства. Если бы этот спектакль я ставил в «Пуле» он бы обошелся гораздо дешевле. Мне как режиссеру нужно работать со всем пространством, а не с какой-то его частью. Если бы мы натянули три тряпочки и начали Эрдмана  показывать – это бы выглядело убого. Так как нас уверяли в том, что это здание могут передать в министерство культуры, мы начали серьезно вкладываться за счет своих заработанных средств.

- Весной  Артем Находкин представлял спектакль «гамлет» и после премьеры изменил его практически полностью. А у вас не возникает желания поменять что-то в постановке после премьеры?

- Такие моменты бывают. В «Самоубийце» кое-что подсократил – сейчас зрителям тяжело высиживать два действия по полтора часа, были провисы. Сейчас спектакль стал динамичнее. Дело еще в том, что у нас в связи с передрягами в ДК Дзержинского, когда нам хотели свет отключить, и всячески мешали постановке, получилось сделать всего один прогон. Для театра это мало. Актеру нужно почувствовать роль, понять зрительный зал, что называется распределиться. Я смотрел четвертый спектакль «Самоубийца» – сейчас это полноценное произведение. Я бы не советовал ни одному критику после премьеры делать выводы и обсуждать постановку. Нужно сходить на спектакль, когда он идет уже в пятый раз и понять, что изменилось.

- «Первый театр» – площадка экспериментов. А хотелось ли вам выйти за рамки театра и снять, например, фильм?

- Мы уже сняли прошлым летом полнометражный художественный фильм «Ассакамури», но нам не хватило денег его закончить. Сейчас мы их ищем. Кино осталось только затонировать. Это был госзаказ в рамках антинаркотической пропаганды, но там сюжет не сводится к какой-то агитке, в фильме рассказывается о  театральном институте и о жизни. По этой пьесе в театре Афанасьева был спектакль с одноименным названием, я там играл главную роль, а потом судьба сложилась так, что мне пришлось в качестве режиссера снять этот фильм. Кино, конечно, отличается от спектакля – дополнена сюжетная линия, роли исполняют актеры из новосибирских театров.

- Сезон вы открыли пьесой «Самоубийца». Уже известно, какой будет следующая премьера в театре?