Через несколько дней после смерти сына, Василий Пестерев написал обращение к жителям Академгородка и Новосибирска, в котором рассказал, как умирал его сын. «Дима заболел 22 октября. В этот день он ещё готовился к зачёту и ходил на занятия, но уже к вечеру стал недомогать. 23 октября мы вызвали врача. Врач сказала, что это простуда, выписала таблетки, - написал Василий Пестерев. - Дима пропил антибиотики, но температура не спадала, появилась одышка и боль в груди. 25 октября мы вызвали скорую помощь. Приехали, при прослушивании лёгких воспаления не обнаружили. Посоветовали больше пить жидкостей. Положение не улучшалось. 26 октября, вызванный участковый врач, дала направление на госпитализацию. С сыном поехала моя жена. Диму обследовали два часа, делали ЭКГ и другие анализы, после чего заявили, что раз нет воспаления лёгких, то госпитализировать нет оснований».
На следующий день мы снова вызвали бригаду скорой помощи. Помню фразу одного из врачей: «Что это такой молодой, а так тяжело дышит». Врачи пришли к выводу, что это трахеит, посоветовали принимать чай с малиновым вареньем и продолжать пить те же лекарства. Дима каждый раз радовался, что его не забирают в больницу. Ведь это значит, что у него нетяжёлое заболевание. 29 октября пришел участковый врач. Только врачи из поликлиники вели себя как настоящие врачи, - написал отец Димы. - Низкий им поклон. Взглянув на больного и потрогав его лоб, она прошла к телефону. Мы слышали её слова: «Приезжайте немедленно, температура 39! Ни от какой армии он не увиливает!»
Скорая помощь повезла Дмитрия и его отца в больницу, после двух часов оформления бумаг и анализов, его положили в палату».
О том, что было дальше, рассказывает девушка Дмитрия Пестерева Мария Черданцева, которая навещала его в больнице каждый день. «Дима все время сокрушался, что он лежит в больнице, он хотел выглядеть передо мной сильным, защитником, говорил: «Что ты со мной сидишь?» - сокрушается Мария. – Дима хотел жить, у нас было много планов на будущее. Ему оставался всего год до окончания магистратуры ГГФ НГУ, он очень любил природу, походы с палатками, спорт, последние два месяца занимался тайским боксом. И тут вот так попал в больницу…».
О том, что Дмитрий занимался спортом, что у его матери был тромбофлебит, врачи даже не знали, потому что никто не поинтересовался образом жизни больного и возможных наследственных заболеваниях, хотя это могло сыграть решающую роль в назначении ему лечения.
31 октября родителям Дмитрия сказали, что в ЦКБ СО РАН нет нужного аппарата для анализа, и сообщили, что 2 ноября они могут поехать в клинику Мешалкина… сами, на своем транспорте.
«В пятницу, мы с женой, на машине повезли Диму в клинику Мешалкина, продолжает Василий Пестерев. - В клинике ничего про договорённость с ЦКБ не знали, и регистратор долго звонила, прежде чем направить сына на эхоскопию. Где-то через 2-3 часа жена с сыном подошли к машине. Сын задыхался. Он долго приходил в себя в машине. Мы вернулись в ЦКБ. Наш лечащий врач А.В. Петухова сказала, что у Димы бактериальный эндокардит, что его нужно перевести в кардиологическое отделение, но сделать это будет можно только во вторник 6 ноября. Когда я пришёл домой, то заглянул в интернет и понял, что эндокардит — это очень опасное заболевание. И уже тогда подумал, почему же его сразу не перевели в кардиологию, которая находится этажом выше».
По словам юриста Юлии Стибикиной, представляющей интересы семьи погибшего, у ЦКБ СО РАН нет своего транспорта, поэтому родителям пришлось везти Дмитрия на своей машине. «В этой ведомственной больнице устаревшая материальная база, ЦКБ СО РАН не попала в программу модернизации, там давно не было замены оборудования», - поясняет юрист.
На три праздничных дня Дмитрий остался в прежней палате, в больнице работали только дежурные врачи. Молодому человеку становилось все хуже, 4 ноября он позвонил маме и попросил придти. Он сказал родителям: «Мне не нужна эта больница, мне нужен хороший врач». Но родители уговаривали его, что врачи всё делают правильно и нужно потерпеть ещё до 6 ноября.
Врач била его по щекам и говорила: Дыши!
Но до конца праздников Дима не дожил, ему стало плохо 5 ноября. Его родная тётя Лариса Долгополова первой прибежала в реанимацию и была шокирована увиденным: «5 ноября я прибежала в больницу где-то в 15.30 на 4 этаж в отделение «реанимация». Дверь в отделение была немного приоткрыта, и я увидела Димочку, лежащего на кровати, он стонал, возле него была одна врач, она ему что-то делала; он кричал, говорил, что ему больно, врач спрашивала: «что больно, дышать?» Дима продолжал стонать. Я стояла рядом с дверью и слышала, как он продолжал стонать, потом он сказал: «Как так?» Наступила тишина. Врач начала бить его по щекам – я слышала через дверь характерные шлепки – и говорила: «Дима, открой глаза и дыши!» Затем минут через 15 приехала на лифте ещё одна врач с каким-то аппаратом, я стояла возле дверей, она сказала, чтобы я отошла подальше, после чего она не спеша вошла в «реанимацию», а я через щель увидела Диму, он лежал на кровати у окна, возле него была врач. Дима молчал, затем, как будто зашипел и задрожал. Дверь они быстро закрыли, дальше я ничего не видела, была тишина. Кровать с Димой они перекатили ближе к дверям. Я ждала еще где–то минут 15-20 в коридоре, потом в реанимацию поднялась на лифте ещё одна врач. Через пять минут вышла в коридор врач, которая была изначально в реанимации, спросила: «Кто вы?» Я ответила, что родная тётя, что родители с минуты на минуту должны подъехать. Она сказала, что всё – Димы нет, он умер, и пошла прочь. Я закричала: «Нет, не может быть! Помогите ему!» Она ответила, что они ничего не смогли сделать, что это «внезапная смерть», они ему якобы делали 30 минут непрямой массаж сердца и ничем больше не могут помочь».
Когда Дмитрия пытались реанимировать, его девушке Марии Черданцевой сказали собирать вещи. «Мне сказали, что сейчас он оклемается и его переведут в кардиологическое отделение, поэтому нужно собрать его вещи. Я пошла вниз и даже не видела, что происходило в реанимации, а потом узнала, что он умер».
Отец Димы прибежал в больницу, когда сын был уже мёртв. «Я видел простую палату, где лежат тяжелобольные, и одно тело на кровати было прикрыто простыней, - вспоминает Василий Пестерев. - Я спросил, где реанимация. Я представлял, что реанимация – это палата с оборудованием для спасения жизни, с бригадами врачей»…
Юлия Стибикина считает, что в смерти Дмитрия Пестерева виноваты не врачи, а организация медпомощи в ЦКБ СО РАН, точнее отсутствие какой либо организации. «Я уверена, что Диму можно было спасти, если бы врачи скорой помощи правильно поставили диагноз, если бы было необходимое оборудование для реанимации парня, - рассказывает Юлия Стибикина. – Врачи применяли непрямой массаж сердца, но не использовали дефибриллятор. Почему? В ЦКБ говорят, что при диагнозе Дмитрия нельзя было его использовать, но эксперты-реаниматологи так не считают. Возможно, у врачей, просто этого дефибриллятора не было. Для спасения Димы использовался реанимационный аппарат РО-6 1962 года выпуска, таких уже нет ни в одной больнице города. Врачи стараются, как могут, но в этой больнице просто невозможно работать».
Главный врач ЦКБ СО РАН Татьяна Ковалева заявила РИА Новости, что устала от нападок на больницу. «Я не хочу разговаривать на эти темы. Вокруг нашей больницы идет непонятно что. У меня сейчас лежат 400 человек. С ситуацией должны разбираться Минздрав, Росздравнадзор, суд», — сказала она.
Сейчас проводится судмедэкспертиза, юристы собирают документы для того, чтобы подать в суд. «Хочется, чтобы виновные понесли наказание, мы готовы обратиться в суд, если потребуется», - заявила мать Дмитрия Наталья Пестерева. «У меня душа болит за ровесников Димы, за детей, за всех людей, которые могут оказаться во власти медицинской машины, в которой оказался мой сын, - говорит Василий Пестерев. - Этого не должно быть»!
Из интервью газете «Навигатор» 20 апреля 2012 г.:
- Нам нечего делить с муниципалами, надо сотрудничать, – уверена главврач ЦКБ СО РАН Татьяна Ковалева. – Нужно лишь разумно перераспределить ресурсы, использовать специализированные направления клиники. Рядом федеральная трасса – значит, будем развивать травматологию. Больных с сосудистыми патологиями мы просто не успеваем довезти до города – надо лечить инсульты на месте. Но это не значит, что закроется детское отделение или роддом! Безусловно, мы продолжим работать как районная больница.
Впрочем, у руководства СО РАН несколько иной взгляд на вещи. Его озвучил академик Валентин Власов, курирующий медицинское направление в Сибирском отделении. В его представлении будущее ЦКБ – не многопрофильная больница, а один (или несколько) узкоспециализированных научных центров, напоминающих институты СО РАМН.
– У нас большие научные планы: есть медицинский факультет НГУ, организуется институт РАН медицинского профиля – все это станет базироваться в клинике. Здесь будут заниматься научной работой, а не клизмы ставить, – предупредил он.
Актуальность создания исследовательской клиники под боком у отделения медицинской академии не вызывает у него сомнений:
– Развитие молекулярной биологии и биотехнологии привело к тому, что академические исследования вплотную приблизились к реальной медицине. Мы пренебрегали этим направлением достаточно долго, и только в последние три-четыре года, когда было принято решение об образовании отделения физиологии и фундаментальной медицины, появились реальные перспективы.
С точки зрения Валентина Викторовича, сферы влияния будут разделены четко: клиника Мешалкина продолжит заниматься кардиологией, СО РАМН сосредоточится на эндокринологии (в планах строительство крупной клиники этого профиля), а обновленная ЦКБ встанет на переднем краю борьбы с нарушениями мозгового кровообращения и проблемами репродуктивного здоровья. Что до районной больницы – то новое современное здание вполне могут построить и муниципальные власти; очень кстати пришлась и Программа долгосрочного развития Советского района.
– А земельный участок для такого благого дела всегда найдется, – уверенно заявил Валентин Власов.
Пока эти преобразования выглядят туманной стратегической перспективой.
«Пейте чай с малиной»
Через несколько дней после смерти сына, Василий Пестерев написал обращение к жителям Академгородка и Новосибирска, в котором рассказал, как умирал его сын. «Дима заболел 22 октября. В этот день он ещё готовился к зачёту и ходил на занятия, но уже к вечеру стал недомогать. 23 октября мы вызвали врача. Врач сказала, что это простуда, выписала таблетки, - написал Василий Пестерев. - Дима пропил антибиотики, но температура не спадала, появилась одышка и боль в груди. 25 октября мы вызвали скорую помощь. Приехали, при прослушивании лёгких воспаления не обнаружили. Посоветовали больше пить жидкостей. Положение не улучшалось. 26 октября, вызванный участковый врач, дала направление на госпитализацию. С сыном поехала моя жена. Диму обследовали два часа, делали ЭКГ и другие анализы, после чего заявили, что раз нет воспаления лёгких, то госпитализировать нет оснований».
На следующий день мы снова вызвали бригаду скорой помощи. Помню фразу одного из врачей: «Что это такой молодой, а так тяжело дышит». Врачи пришли к выводу, что это трахеит, посоветовали принимать чай с малиновым вареньем и продолжать пить те же лекарства. Дима каждый раз радовался, что его не забирают в больницу. Ведь это значит, что у него нетяжёлое заболевание. 29 октября пришел участковый врач. Только врачи из поликлиники вели себя как настоящие врачи, - написал отец Димы. - Низкий им поклон. Взглянув на больного и потрогав его лоб, она прошла к телефону. Мы слышали её слова: «Приезжайте немедленно, температура 39! Ни от какой армии он не увиливает!»
Скорая помощь повезла Дмитрия и его отца в больницу, после двух часов оформления бумаг и анализов, его положили в палату».
О том, что было дальше, рассказывает девушка Дмитрия Пестерева Мария Черданцева, которая навещала его в больнице каждый день. «Дима все время сокрушался, что он лежит в больнице, он хотел выглядеть передо мной сильным, защитником, говорил: «Что ты со мной сидишь?» - сокрушается Мария. – Дима хотел жить, у нас было много планов на будущее. Ему оставался всего год до окончания магистратуры ГГФ НГУ, он очень любил природу, походы с палатками, спорт, последние два месяца занимался тайским боксом. И тут вот так попал в больницу…».
О том, что Дмитрий занимался спортом, что у его матери был тромбофлебит, врачи даже не знали, потому что никто не поинтересовался образом жизни больного и возможных наследственных заболеваниях, хотя это могло сыграть решающую роль в назначении ему лечения.
31 октября родителям Дмитрия сказали, что в ЦКБ СО РАН нет нужного аппарата для анализа, и сообщили, что 2 ноября они могут поехать в клинику Мешалкина… сами, на своем транспорте.
«В пятницу, мы с женой, на машине повезли Диму в клинику Мешалкина, продолжает Василий Пестерев. - В клинике ничего про договорённость с ЦКБ не знали, и регистратор долго звонила, прежде чем направить сына на эхоскопию. Где-то через 2-3 часа жена с сыном подошли к машине. Сын задыхался. Он долго приходил в себя в машине. Мы вернулись в ЦКБ. Наш лечащий врач А.В. Петухова сказала, что у Димы бактериальный эндокардит, что его нужно перевести в кардиологическое отделение, но сделать это будет можно только во вторник 6 ноября. Когда я пришёл домой, то заглянул в интернет и понял, что эндокардит — это очень опасное заболевание. И уже тогда подумал, почему же его сразу не перевели в кардиологию, которая находится этажом выше».
По словам юриста Юлии Стибикиной, представляющей интересы семьи погибшего, у ЦКБ СО РАН нет своего транспорта, поэтому родителям пришлось везти Дмитрия на своей машине. «В этой ведомственной больнице устаревшая материальная база, ЦКБ СО РАН не попала в программу модернизации, там давно не было замены оборудования», - поясняет юрист.
На три праздничных дня Дмитрий остался в прежней палате, в больнице работали только дежурные врачи. Молодому человеку становилось все хуже, 4 ноября он позвонил маме и попросил придти. Он сказал родителям: «Мне не нужна эта больница, мне нужен хороший врач». Но родители уговаривали его, что врачи всё делают правильно и нужно потерпеть ещё до 6 ноября.
Врач била его по щекам и говорила: Дыши!
Но до конца праздников Дима не дожил, ему стало плохо 5 ноября. Его родная тётя Лариса Долгополова первой прибежала в реанимацию и была шокирована увиденным: «5 ноября я прибежала в больницу где-то в 15.30 на 4 этаж в отделение «реанимация». Дверь в отделение была немного приоткрыта, и я увидела Димочку, лежащего на кровати, он стонал, возле него была одна врач, она ему что-то делала; он кричал, говорил, что ему больно, врач спрашивала: «что больно, дышать?» Дима продолжал стонать. Я стояла рядом с дверью и слышала, как он продолжал стонать, потом он сказал: «Как так?» Наступила тишина. Врач начала бить его по щекам – я слышала через дверь характерные шлепки – и говорила: «Дима, открой глаза и дыши!» Затем минут через 15 приехала на лифте ещё одна врач с каким-то аппаратом, я стояла возле дверей, она сказала, чтобы я отошла подальше, после чего она не спеша вошла в «реанимацию», а я через щель увидела Диму, он лежал на кровати у окна, возле него была врач. Дима молчал, затем, как будто зашипел и задрожал. Дверь они быстро закрыли, дальше я ничего не видела, была тишина. Кровать с Димой они перекатили ближе к дверям. Я ждала еще где–то минут 15-20 в коридоре, потом в реанимацию поднялась на лифте ещё одна врач. Через пять минут вышла в коридор врач, которая была изначально в реанимации, спросила: «Кто вы?» Я ответила, что родная тётя, что родители с минуты на минуту должны подъехать. Она сказала, что всё – Димы нет, он умер, и пошла прочь. Я закричала: «Нет, не может быть! Помогите ему!» Она ответила, что они ничего не смогли сделать, что это «внезапная смерть», они ему якобы делали 30 минут непрямой массаж сердца и ничем больше не могут помочь».
Когда Дмитрия пытались реанимировать, его девушке Марии Черданцевой сказали собирать вещи. «Мне сказали, что сейчас он оклемается и его переведут в кардиологическое отделение, поэтому нужно собрать его вещи. Я пошла вниз и даже не видела, что происходило в реанимации, а потом узнала, что он умер».
Отец Димы прибежал в больницу, когда сын был уже мёртв. «Я видел простую палату, где лежат тяжелобольные, и одно тело на кровати было прикрыто простыней, - вспоминает Василий Пестерев. - Я спросил, где реанимация. Я представлял, что реанимация – это палата с оборудованием для спасения жизни, с бригадами врачей»…
Юлия Стибикина считает, что в смерти Дмитрия Пестерева виноваты не врачи, а организация медпомощи в ЦКБ СО РАН, точнее отсутствие какой либо организации. «Я уверена, что Диму можно было спасти, если бы врачи скорой помощи правильно поставили диагноз, если бы было необходимое оборудование для реанимации парня, - рассказывает Юлия Стибикина. – Врачи применяли непрямой массаж сердца, но не использовали дефибриллятор. Почему? В ЦКБ говорят, что при диагнозе Дмитрия нельзя было его использовать, но эксперты-реаниматологи так не считают. Возможно, у врачей, просто этого дефибриллятора не было. Для спасения Димы использовался реанимационный аппарат РО-6 1962 года выпуска, таких уже нет ни в одной больнице города. Врачи стараются, как могут, но в этой больнице просто невозможно работать».
Главный врач ЦКБ СО РАН Татьяна Ковалева заявила РИА Новости, что устала от нападок на больницу. «Я не хочу разговаривать на эти темы. Вокруг нашей больницы идет непонятно что. У меня сейчас лежат 400 человек. С ситуацией должны разбираться Минздрав, Росздравнадзор, суд», — сказала она.
Сейчас проводится судмедэкспертиза, юристы собирают документы для того, чтобы подать в суд. «Хочется, чтобы виновные понесли наказание, мы готовы обратиться в суд, если потребуется», - заявила мать Дмитрия Наталья Пестерева. «У меня душа болит за ровесников Димы, за детей, за всех людей, которые могут оказаться во власти медицинской машины, в которой оказался мой сын, - говорит Василий Пестерев. - Этого не должно быть»!
Из интервью газете «Навигатор» 20 апреля 2012 г.:
- Нам нечего делить с муниципалами, надо сотрудничать, – уверена главврач ЦКБ СО РАН Татьяна Ковалева. – Нужно лишь разумно перераспределить ресурсы, использовать специализированные направления клиники. Рядом федеральная трасса – значит, будем развивать травматологию. Больных с сосудистыми патологиями мы просто не успеваем довезти до города – надо лечить инсульты на месте. Но это не значит, что закроется детское отделение или роддом! Безусловно, мы продолжим работать как районная больница.
Впрочем, у руководства СО РАН несколько иной взгляд на вещи. Его озвучил академик Валентин Власов, курирующий медицинское направление в Сибирском отделении. В его представлении будущее ЦКБ – не многопрофильная больница, а один (или несколько) узкоспециализированных научных центров, напоминающих институты СО РАМН.
– У нас большие научные планы: есть медицинский факультет НГУ, организуется институт РАН медицинского профиля – все это станет базироваться в клинике. Здесь будут заниматься научной работой, а не клизмы ставить, – предупредил он.
Актуальность создания исследовательской клиники под боком у отделения медицинской академии не вызывает у него сомнений:
– Развитие молекулярной биологии и биотехнологии привело к тому, что академические исследования вплотную приблизились к реальной медицине. Мы пренебрегали этим направлением достаточно долго, и только в последние три-четыре года, когда было принято решение об образовании отделения физиологии и фундаментальной медицины, появились реальные перспективы.
С точки зрения Валентина Викторовича, сферы влияния будут разделены четко: клиника Мешалкина продолжит заниматься кардиологией, СО РАМН сосредоточится на эндокринологии (в планах строительство крупной клиники этого профиля), а обновленная ЦКБ встанет на переднем краю борьбы с нарушениями мозгового кровообращения и проблемами репродуктивного здоровья. Что до районной больницы – то новое современное здание вполне могут построить и муниципальные власти; очень кстати пришлась и Программа долгосрочного развития Советского района.
– А земельный участок для такого благого дела всегда найдется, – уверенно заявил Валентин Власов.
Пока эти преобразования выглядят туманной стратегической перспективой.
