Arial<#two#>>«Страхуй, короче, я полез»… Действие происходит на скалодроме СО РАН, в роли страхующего я, лезет главное действующее лицо – альпинист Виталий Иванов. Чело-век, участвовавший в экспедиции на К-2 2007 года. До вершины он, правда, не дошел: путь к ней прегради тромб, попавший в легкое. Врачи сказали: в горы нельзя. Но… Ко-гда вся твоя жизнь – горы, то никакие запреты не останавливают. Сейчас, спустя полтора года после травмы Виталий активно тренируется и покоряет новые вершины. Пус-кай маршруты не такие сложные, как раньше, однако настрой серьезный – впереди очередные победы над собой.
Arial<#two#>>– Виталий, как вы попали на К-2?
Arial<#two#>>– У меня уже была какая-то известность, к тому же тогда, в 2007, мы стали чемпионами России. За год до нашего восхождения на К-2 случилась трагедия – несколько человек из постоянного состава погибли. Соответственно, освободились два места, и Глеб Соколов, который руководил одной из четверок, пригласил меня и Виталю Горелика.
Arial<#two#>>– Команда у вас была уже сыгранная?
Arial<#two#>>– Да, команда была уже достаточно сыгранная, это было их третье или четвертое совместное восхождение. Лхоцзе средний, Эверест и вот К-2. Команда – весь цвет российского альпинизма, все всех знают, ну плюс еще взяли пару новичков. Восхождение было достаточно техничное, поэтому команда омолодилась. Акцент сделали на моло-дых.
Arial<#two#>>– По-вашему, это важно, чтобы в горах действовала сработавшаяся команда?
Arial<#two#>>– Конечно, это очень важно. Здесь команда была немолодой в основной массе своей: многим уже за сорок, люди достаточно опытные. Мы работали по четверкам, и задача основная была не навредить, временами приходилось свое «я» задавливать. Очень важен был именно командный дух. Все мужики уже опытные, работали на команду, мысли даже не возникало, что кто-то работает на себя. Если бы это была не команда, то там бы, конечно, началось выяснение отношений, что ни к чему хорошему в итоге бы не привело. То есть притирку какую-то они прошли в предыдущих экспедициях. В плане отношений было все замечательно. Более сильную команду собрать было бы очень тяжело.
Arial<#two#>>– Как случилось то, что случилось?
Arial<#two#>>– Когда настала очередь нашей четверки, я уже чувствовал себя не очень хорошо. Наверно, нужно было остаться внизу, но я подумал, что все будет нормально… Видимо, сказался недостаток высотного опыта. Поначалу я еще нормально шел, потом, когда нам надо было спускаться, началась непогода. Нам пришлось два или три дня сидеть в палатке, пережидать. Вот это состояние, когда на высоте кровь не поступает в мышцы, сыграло свою роль: из-за большого количества тромбоцитов в крови образовался тромб, который потом оторвался и попал в легкое. Я сказал Глебу, что чувствую себя плохо, и мы начали спускаться. Меня постоянно сопровождали, мы спустились в предыдущий лагерь на 6 900, ребята принесли кислород, на следующий день мы продолжили спуск. Потом, на леднике, сам идти я уже не мог, меня погрузили в сани и повезли.
Arial<#two#>>– Ребята из команды помогали?
Arial<#two#>>– Конечно, помогали, без всяких вопросов. Те, кто был на горе, дальше стали работать, а кто был в лагере, вышли навстречу. Там еще были пакистанские высотные носильщики, которые несли грузы с базового лагеря до передового базового лагеря. Тоже очень сильно помогли: они меня фактически на плечах тащили, сами падали в трещины, повисали на веревках, их вытаскивали, они опять тащили.… То есть вот я иду, они меня пониже, один справа, другой слева меня поддерживает и вот, смотрю, один проваливается, я его за шкирку хватаю, удерживаю как-то, а сам-то тоже не могу, падаю уже практически. В общем, огромное им спасибо. Потом, когда пришли уже вниз, там доктор меня осмотрел. Решили меня эвакуировать, посадили в вертолет, ну и все, я улетел. Никто ведь и не знал, что со мною случилось: думали – легочная недостаточность, отек мозга. Точный диагноз поставили уже в Москве.
Arial<#two#>>– После травмы желания все бросить не возникало?
Arial<#two#>>– Нет, я знал, что буду тренироваться, восстанавливаться понемногу. Вообще, все мое свободное время – это скалы, горы, лыжи, другие какие-то виды активности. Поэтому и мысли не было, чтобы все это бросить.
Arial<#two#>>– Как проходил период восстановления?
Arial<#two#>>– В больнице мне сказали, что все может повториться в любой момент, и в горы вообще ходить нельзя. Но, понятно, что врачи – это врачи. Я поговорил с ребятами, у которых были подобные травмы, – они, в принципе, ходят в горы нормально, правда, за здоровьем нужно следить, постоянно быть на чеку.
Arial<#two#>>Когда я только начал тренироваться, у меня случился приступ, подумал, все – опять тромбоз. Я понятно, прибежал к врачам, они сказали мне, ничего страшного, после таких травм это бывает.
Arial<#two#>>Ну так вот, я постепенно начал тренироваться, а дело в том, что в скалолазании нужно постоянно форму поддерживать. И чем старше становишься, тем тебе сложнее эту форму вернуть. К тому же когда, например, в институте учишься, то все просто: поучился, потом пошел, потренировался. После работы сложнее себя заставить, постоянно нужно какую-то мотивацию искать.
Arial<#two#>>– А что сейчас?
Arial<#two#>>– Пока я хожу в такие места, куда можно ходить до старости, грубо говоря, но каких-то серьезных восхождений, чемпионатов, как раньше, у меня пока не было. По крайней мере, тренируюсь я активно, форма какая-то есть, так что думаю, я еще что-нибудь смогу.
Arial<#two#>>Конечно, того уровня подготовки, который у меня был, я еще не достиг, но тут уж не-понятно почему, то ли потому, что мало тренируюсь, то ли потому, что здоровье не позволяет. Но думаю, что на самом деле болезнь никаким образом не влияет. Тут все от денег зависит, на здоровье ведь в последнюю очередь смотришь… В этом году собирались лезть на Хан-Тенгри (7010 м), но компаньон мой машину купил – денег нет. Не удалось, в общем.
Arial<#two#>>– Вы будете еще пытаться покорить К-2?
Arial<#two#>>– К-2 – призрачно очень. Сам я такие деньги не заработаю, а если вдруг заработаю – квартиру лучше куплю. Тут от материального благополучия многое зависит, конечно. Опять же на К-2 я ведь был уже. А есть там вершина, в районе Анапурны, в Непале – Мачапучре называется. Очень красивая, в виде рыбьего хвоста вершина. На нее вообще запрещены восхождения, потому что она считается священной. Если ее откроют – это, конечно, здорово будет.
Arial<#two#>>– Вы не боитесь лазить по принципу «пан или пропал»?
Arial<#two#>>– Если бы мне четко сказали, что да, как только в горы пойдешь, то все – кранты. А так, никто ведь этого со стопроцентной уверенностью сказать не может. К тому же, врачи так и не смогли определить причину, они просто констатировали факт. Понятно, опасения есть, но, есть такое слово «кошмарить», так может они и меня кошмарят тоже.
Arial<#two#>>– То есть, если найдется команда и спонсоры, вы готовы пойти хоть сейчас?
Arial<#two#>>– Ну да. Естественно, что сначала я попробую несложное восхождение, потом уже – как пойдет. Другое дело, что возраст-то у меня достаточно большой и по идее пора переходить на тренерскую работу.
Arial<#two#>>– Но ведь средний возраст восходителей на восьмитысячники немаленький, около сорока. Почему так происходит?
Arial<#two#>>– В советское время средний возраст восходителей на подобные вершины был 33 года. А сейчас так происходит, наверное, потому что молодые, во-первых, не могут найти спонсоров. Это к вопросу о том, на какие точки надавить, чтобы тебе дали денег. Я этим искусством не владею. Руководитель нашей экспедиции на К-2 Виктор Козлов – тот владеет. Он со всеми спонсорами договаривался. Остальные только собрались со всей страны, набрали по два баула снаряжения, приехали и радостно полезли. Просить деньги у спонсора – это большой талант. То есть сейчас в альпинизме важно быть не только хорошим спортсменом, но и уметь договариваться со спонсорами.
Arial<#two#>>Кроме того, сейчас нет такой альпинистской школы, какая была в советском союзе. 90-е годы – это своеобразный провал в развитии альпинизма в России: не успела вырасти достойная смена, поэтому сейчас на такие вершины ходят в основном представители советской школы. Раньше человек в 42 года в сборную бы не попал, сказали бы, ста-рый, а сейчас – ничего, пойдет. У нас этим всем просто некому заниматься. Ну и плюс финансовые вопросы. А потом высотный альпинизм очень специфичен – одно неверное движение, и ты теряешь здоровье. Вообще, альпинизм – это ведь не только, кто выше залезет. Сейчас молодежь ходит на технически сложные стенные восхождения, многие занимаются скалолазанием.
Arial<#two#>>– Чтобы ходить в горы, нужна хорошая подготовка…
Arial<#two#>>– У меня такая теория: подготовка должна включать в себя три составляющих: техника, физика и тактика в равных пропорциях. Тактика – это теория, то есть ты читаешь умные книжки, узнаешь, как люди ходят, какое снаряжение используют. Потом ты от-рабатываешь все это на практике – это и есть техника, ну и конечно физическая подготовка – это может быть бег, лыжи, велосипед, любая двигательная активность. Важно уделять должное внимание всем составляющим, потому что если будешь только бегать или только лазить, а потом не сможешь застегнуть кошки или вытащить человека из трещины, то ни к чему хорошему это не приведет. Мне этот спорт тем и нравится, что я, когда бегать не хочу, иду полазить, когда лазить надоест - иду бегать.
Arial<#two#>>– А что с работой? Ведь нужно же, чтобы в горы отпускали, – как вы решаете этот вопрос?
Arial<#two#>>– Я работаю дизайнером фасадов, у нас своя фирма, работаем на себя, и если есть какой-то объект, ты же не можешь все бросить и уехать, пока не доделаешь, так что приходится, например, откладывать отъезд и доделывать.
Arial<#two#>>– У вас ведь есть высшее образование, почему вы работаете не по специальности, а дизайнером фасадов?
Arial<#two#>>– Да просто денег больше платят. Вообще, моя специальность – инженер. Я закончил НЭТИ, физико-технический факультет. Когда-то давно, отработав пять лет на заводе в лаборатории, я вынужден был уйти, потому что началась перестройка, нужно было зарабатывать деньги.
Arial<#two#>>С другой стороны, я тогда серьезно занимался альпинизмом: посвящал этому делу все сове время. Вообще, когда ты молод, то можешь легко от всего отказаться, потом, когда появляются дети, семья, тут уже важным становится материальное благополучие.
Arial<#two#>>– А вообще, «зачем идете в горы вы, ведь Эльбрус и с самолета видно здорово»?
Arial<#two#>>– Трудно сказать: в юности – это одно, в зрелости – другое, в старости – третье. Я хожу для себя. Я этим живу. Началось все в юности: познание мира, возможность испытать себя. Да просто потянуло меня туда, и я пошел. В зрелости – это самосовершенствование какое-то. А сейчас – это уже как воздух. Это не мои слова, что ходить в горы – это как дышать. Зачем вот ты дышишь? Чтобы жить. Так и я с горами.
Arial<#two#>>– Непосредственно во время восхождения Вы о чем думаете: исключительно о рабочих моментах, или еще о чем-то, отвлеченном?
Arial<#two#>>– Какие-то технические моменты – уже на автомате. В горах ведь как в жизни, так же все. Понятно, что бывает по-разному: восхождение восхождению рознь. Если делаешь быстрое восхождение, когда за день тебе нужно зайти на гору, ты подходишь, лезешь и все, рассуждать особо некогда. А бывает, стену одну лезешь несколько дней, так там подходишь, раскидываешь платформу... Абсолютно такая же жизнь, просто ты еще ку-да-то лезешь в этот момент.
Arial<#two#>>
– Воспринимаете это как очередной жизненный поворот, а не как нечто из ряда вон выходящее?
– Ну да. Понятно, что ты как-то концентрируешься, продумываешь какие-то тактиче-ские моменты, к тому же ты все время на страховке. А вообще, представь: вот скала, висит платформа, в ней три-четыре человека. Ну что мы там делаем? Еду приготовили, потом раз – достали карту мира, померили, допустим, какое расстояние из Америки до этой горы, потом – песню какую-нибудь спели. Вся та же самая жизнь – как пикник ка-кой-нибудь. Когда ты переходишь какую-то грань, когда появляется мастерство, для тебя это уже просто жизнь. Но с другой стороны с возрастом приоритеты меняются соблазны, какие-то появляются. То есть вот если меня спросить, что я выберу джип или К-2 (по деньгам одно и то же), то я джип выберу.
– То есть нет такого, как в фильмах, когда люди все бросают ради покоре-ния вершины…
– Это с одной стороны. С другой стороны, представь, вот вершина, до нее дойти оста-лось 15 метров. Но ты знаешь, что ты можешь погибнуть на этих 15 метров. Тут уже от ситуации зависит, от настроения что ли. Не всегда ведь все так однозначно и понятно.
Arial<#two#>>– Вы женаты?…
Arial<#two#>>- Ну, сейчас нет…
Arial<#two#>>– То есть на равнине вас ничто не держит?
Arial<#two#>>– Женщины – нет. Они вообще никогда не могли меня удержать. Женщины – они ведь для вдохновения…
Arial<#two#>>«Страхуй, короче, я полез»… Действие происходит на скалодроме СО РАН, в роли страхующего я, лезет главное действующее лицо – альпинист Виталий Иванов. Чело-век, участвовавший в экспедиции на К-2 2007 года. До вершины он, правда, не дошел: путь к ней прегради тромб, попавший в легкое. Врачи сказали: в горы нельзя. Но… Ко-гда вся твоя жизнь – горы, то никакие запреты не останавливают. Сейчас, спустя полтора года после травмы Виталий активно тренируется и покоряет новые вершины. Пус-кай маршруты не такие сложные, как раньше, однако настрой серьезный – впереди очередные победы над собой.
Arial<#two#>>– Виталий, как вы попали на К-2?
Arial<#two#>>– У меня уже была какая-то известность, к тому же тогда, в 2007, мы стали чемпионами России. За год до нашего восхождения на К-2 случилась трагедия – несколько человек из постоянного состава погибли. Соответственно, освободились два места, и Глеб Соколов, который руководил одной из четверок, пригласил меня и Виталю Горелика.
Arial<#two#>>– Команда у вас была уже сыгранная?
Arial<#two#>>– Да, команда была уже достаточно сыгранная, это было их третье или четвертое совместное восхождение. Лхоцзе средний, Эверест и вот К-2. Команда – весь цвет российского альпинизма, все всех знают, ну плюс еще взяли пару новичков. Восхождение было достаточно техничное, поэтому команда омолодилась. Акцент сделали на моло-дых.
Arial<#two#>>– По-вашему, это важно, чтобы в горах действовала сработавшаяся команда?
Arial<#two#>>– Конечно, это очень важно. Здесь команда была немолодой в основной массе своей: многим уже за сорок, люди достаточно опытные. Мы работали по четверкам, и задача основная была не навредить, временами приходилось свое «я» задавливать. Очень важен был именно командный дух. Все мужики уже опытные, работали на команду, мысли даже не возникало, что кто-то работает на себя. Если бы это была не команда, то там бы, конечно, началось выяснение отношений, что ни к чему хорошему в итоге бы не привело. То есть притирку какую-то они прошли в предыдущих экспедициях. В плане отношений было все замечательно. Более сильную команду собрать было бы очень тяжело.
Arial<#two#>>– Как случилось то, что случилось?
Arial<#two#>>– Когда настала очередь нашей четверки, я уже чувствовал себя не очень хорошо. Наверно, нужно было остаться внизу, но я подумал, что все будет нормально… Видимо, сказался недостаток высотного опыта. Поначалу я еще нормально шел, потом, когда нам надо было спускаться, началась непогода. Нам пришлось два или три дня сидеть в палатке, пережидать. Вот это состояние, когда на высоте кровь не поступает в мышцы, сыграло свою роль: из-за большого количества тромбоцитов в крови образовался тромб, который потом оторвался и попал в легкое. Я сказал Глебу, что чувствую себя плохо, и мы начали спускаться. Меня постоянно сопровождали, мы спустились в предыдущий лагерь на 6 900, ребята принесли кислород, на следующий день мы продолжили спуск. Потом, на леднике, сам идти я уже не мог, меня погрузили в сани и повезли.
Arial<#two#>>– Ребята из команды помогали?
Arial<#two#>>– Конечно, помогали, без всяких вопросов. Те, кто был на горе, дальше стали работать, а кто был в лагере, вышли навстречу. Там еще были пакистанские высотные носильщики, которые несли грузы с базового лагеря до передового базового лагеря. Тоже очень сильно помогли: они меня фактически на плечах тащили, сами падали в трещины, повисали на веревках, их вытаскивали, они опять тащили.… То есть вот я иду, они меня пониже, один справа, другой слева меня поддерживает и вот, смотрю, один проваливается, я его за шкирку хватаю, удерживаю как-то, а сам-то тоже не могу, падаю уже практически. В общем, огромное им спасибо. Потом, когда пришли уже вниз, там доктор меня осмотрел. Решили меня эвакуировать, посадили в вертолет, ну и все, я улетел. Никто ведь и не знал, что со мною случилось: думали – легочная недостаточность, отек мозга. Точный диагноз поставили уже в Москве.
Arial<#two#>>– После травмы желания все бросить не возникало?
Arial<#two#>>– Нет, я знал, что буду тренироваться, восстанавливаться понемногу. Вообще, все мое свободное время – это скалы, горы, лыжи, другие какие-то виды активности. Поэтому и мысли не было, чтобы все это бросить.
Arial<#two#>>– Как проходил период восстановления?
Arial<#two#>>– В больнице мне сказали, что все может повториться в любой момент, и в горы вообще ходить нельзя. Но, понятно, что врачи – это врачи. Я поговорил с ребятами, у которых были подобные травмы, – они, в принципе, ходят в горы нормально, правда, за здоровьем нужно следить, постоянно быть на чеку.
Arial<#two#>>Когда я только начал тренироваться, у меня случился приступ, подумал, все – опять тромбоз. Я понятно, прибежал к врачам, они сказали мне, ничего страшного, после таких травм это бывает.
Arial<#two#>>Ну так вот, я постепенно начал тренироваться, а дело в том, что в скалолазании нужно постоянно форму поддерживать. И чем старше становишься, тем тебе сложнее эту форму вернуть. К тому же когда, например, в институте учишься, то все просто: поучился, потом пошел, потренировался. После работы сложнее себя заставить, постоянно нужно какую-то мотивацию искать.
Arial<#two#>>– А что сейчас?
Arial<#two#>>– Пока я хожу в такие места, куда можно ходить до старости, грубо говоря, но каких-то серьезных восхождений, чемпионатов, как раньше, у меня пока не было. По крайней мере, тренируюсь я активно, форма какая-то есть, так что думаю, я еще что-нибудь смогу.
Arial<#two#>>Конечно, того уровня подготовки, который у меня был, я еще не достиг, но тут уж не-понятно почему, то ли потому, что мало тренируюсь, то ли потому, что здоровье не позволяет. Но думаю, что на самом деле болезнь никаким образом не влияет. Тут все от денег зависит, на здоровье ведь в последнюю очередь смотришь… В этом году собирались лезть на Хан-Тенгри (7010 м), но компаньон мой машину купил – денег нет. Не удалось, в общем.
Arial<#two#>>– Вы будете еще пытаться покорить К-2?
Arial<#two#>>– К-2 – призрачно очень. Сам я такие деньги не заработаю, а если вдруг заработаю – квартиру лучше куплю. Тут от материального благополучия многое зависит, конечно. Опять же на К-2 я ведь был уже. А есть там вершина, в районе Анапурны, в Непале – Мачапучре называется. Очень красивая, в виде рыбьего хвоста вершина. На нее вообще запрещены восхождения, потому что она считается священной. Если ее откроют – это, конечно, здорово будет.
Arial<#two#>>– Вы не боитесь лазить по принципу «пан или пропал»?
Arial<#two#>>– Если бы мне четко сказали, что да, как только в горы пойдешь, то все – кранты. А так, никто ведь этого со стопроцентной уверенностью сказать не может. К тому же, врачи так и не смогли определить причину, они просто констатировали факт. Понятно, опасения есть, но, есть такое слово «кошмарить», так может они и меня кошмарят тоже.
Arial<#two#>>– То есть, если найдется команда и спонсоры, вы готовы пойти хоть сейчас?
Arial<#two#>>– Ну да. Естественно, что сначала я попробую несложное восхождение, потом уже – как пойдет. Другое дело, что возраст-то у меня достаточно большой и по идее пора переходить на тренерскую работу.
Arial<#two#>>– Но ведь средний возраст восходителей на восьмитысячники немаленький, около сорока. Почему так происходит?
Arial<#two#>>– В советское время средний возраст восходителей на подобные вершины был 33 года. А сейчас так происходит, наверное, потому что молодые, во-первых, не могут найти спонсоров. Это к вопросу о том, на какие точки надавить, чтобы тебе дали денег. Я этим искусством не владею. Руководитель нашей экспедиции на К-2 Виктор Козлов – тот владеет. Он со всеми спонсорами договаривался. Остальные только собрались со всей страны, набрали по два баула снаряжения, приехали и радостно полезли. Просить деньги у спонсора – это большой талант. То есть сейчас в альпинизме важно быть не только хорошим спортсменом, но и уметь договариваться со спонсорами.
Arial<#two#>>Кроме того, сейчас нет такой альпинистской школы, какая была в советском союзе. 90-е годы – это своеобразный провал в развитии альпинизма в России: не успела вырасти достойная смена, поэтому сейчас на такие вершины ходят в основном представители советской школы. Раньше человек в 42 года в сборную бы не попал, сказали бы, ста-рый, а сейчас – ничего, пойдет. У нас этим всем просто некому заниматься. Ну и плюс финансовые вопросы. А потом высотный альпинизм очень специфичен – одно неверное движение, и ты теряешь здоровье. Вообще, альпинизм – это ведь не только, кто выше залезет. Сейчас молодежь ходит на технически сложные стенные восхождения, многие занимаются скалолазанием.
Arial<#two#>>– Чтобы ходить в горы, нужна хорошая подготовка…
Arial<#two#>>– У меня такая теория: подготовка должна включать в себя три составляющих: техника, физика и тактика в равных пропорциях. Тактика – это теория, то есть ты читаешь умные книжки, узнаешь, как люди ходят, какое снаряжение используют. Потом ты от-рабатываешь все это на практике – это и есть техника, ну и конечно физическая подготовка – это может быть бег, лыжи, велосипед, любая двигательная активность. Важно уделять должное внимание всем составляющим, потому что если будешь только бегать или только лазить, а потом не сможешь застегнуть кошки или вытащить человека из трещины, то ни к чему хорошему это не приведет. Мне этот спорт тем и нравится, что я, когда бегать не хочу, иду полазить, когда лазить надоест - иду бегать.
Arial<#two#>>– А что с работой? Ведь нужно же, чтобы в горы отпускали, – как вы решаете этот вопрос?
Arial<#two#>>– Я работаю дизайнером фасадов, у нас своя фирма, работаем на себя, и если есть какой-то объект, ты же не можешь все бросить и уехать, пока не доделаешь, так что приходится, например, откладывать отъезд и доделывать.
Arial<#two#>>– У вас ведь есть высшее образование, почему вы работаете не по специальности, а дизайнером фасадов?
Arial<#two#>>– Да просто денег больше платят. Вообще, моя специальность – инженер. Я закончил НЭТИ, физико-технический факультет. Когда-то давно, отработав пять лет на заводе в лаборатории, я вынужден был уйти, потому что началась перестройка, нужно было зарабатывать деньги.
Arial<#two#>>С другой стороны, я тогда серьезно занимался альпинизмом: посвящал этому делу все сове время. Вообще, когда ты молод, то можешь легко от всего отказаться, потом, когда появляются дети, семья, тут уже важным становится материальное благополучие.
Arial<#two#>>– А вообще, «зачем идете в горы вы, ведь Эльбрус и с самолета видно здорово»?
Arial<#two#>>– Трудно сказать: в юности – это одно, в зрелости – другое, в старости – третье. Я хожу для себя. Я этим живу. Началось все в юности: познание мира, возможность испытать себя. Да просто потянуло меня туда, и я пошел. В зрелости – это самосовершенствование какое-то. А сейчас – это уже как воздух. Это не мои слова, что ходить в горы – это как дышать. Зачем вот ты дышишь? Чтобы жить. Так и я с горами.
Arial<#two#>>– Непосредственно во время восхождения Вы о чем думаете: исключительно о рабочих моментах, или еще о чем-то, отвлеченном?
Arial<#two#>>– Какие-то технические моменты – уже на автомате. В горах ведь как в жизни, так же все. Понятно, что бывает по-разному: восхождение восхождению рознь. Если делаешь быстрое восхождение, когда за день тебе нужно зайти на гору, ты подходишь, лезешь и все, рассуждать особо некогда. А бывает, стену одну лезешь несколько дней, так там подходишь, раскидываешь платформу... Абсолютно такая же жизнь, просто ты еще ку-да-то лезешь в этот момент.
Arial<#two#>>
– Воспринимаете это как очередной жизненный поворот, а не как нечто из ряда вон выходящее?
– Ну да. Понятно, что ты как-то концентрируешься, продумываешь какие-то тактиче-ские моменты, к тому же ты все время на страховке. А вообще, представь: вот скала, висит платформа, в ней три-четыре человека. Ну что мы там делаем? Еду приготовили, потом раз – достали карту мира, померили, допустим, какое расстояние из Америки до этой горы, потом – песню какую-нибудь спели. Вся та же самая жизнь – как пикник ка-кой-нибудь. Когда ты переходишь какую-то грань, когда появляется мастерство, для тебя это уже просто жизнь. Но с другой стороны с возрастом приоритеты меняются соблазны, какие-то появляются. То есть вот если меня спросить, что я выберу джип или К-2 (по деньгам одно и то же), то я джип выберу.
– То есть нет такого, как в фильмах, когда люди все бросают ради покоре-ния вершины…
– Это с одной стороны. С другой стороны, представь, вот вершина, до нее дойти оста-лось 15 метров. Но ты знаешь, что ты можешь погибнуть на этих 15 метров. Тут уже от ситуации зависит, от настроения что ли. Не всегда ведь все так однозначно и понятно.
Arial<#two#>>– Вы женаты?…
Arial<#two#>>- Ну, сейчас нет…
Arial<#two#>>– То есть на равнине вас ничто не держит?
Arial<#two#>>– Женщины – нет. Они вообще никогда не могли меня удержать. Женщины – они ведь для вдохновения…
