Театральный критик Яна Глембоцкая сходила на премьеру «Горе от ума» в Новосибирский городской драматический театр под руководством Сергея Афанасьева и рассказала, как Киркоров в современных постановках классики выступает в амплуа свадебного генерала.
Премьера в театре Афанасьева вовсе не обещала гарантированного успеха. Спектакль был задуман и поставлен в план, когда в труппе был еще Андрей Яковлев, много лет служивший в театре и стойко отклонявший все предложения засланных казачков, приговаривавших его перейти на службу в более богатому хозяину. Что делать, жизнь берет свое, пятнадцать лет держался, а на шестнадцатый – ушел в «Красный факел», куда мигрируют один за другим ведущие артисты из НГДТ. Причина самая простая – низкие зарплаты в муниципальных театрах. Сама по себе ситуация, когда артисты в городских театрах получают в полтора, в два, а то и в три раза меньше, чем их коллеги в театрах областных (уж не говорю про федеральные труппы, тут мы вступаем на кабинетные земли) – эта ситуация вопиюще несправедлива. В цивилизованных странах такой разрыв вознаграждения за равный труд невозможен - там есть реальные профсоюзы. Чем занимаются наши профсоюзы, можно прочесть в советских газетах, разоблачавших профсоюзную мафию, пресмыкающуюся на службе капитала. Последствия сговора лидеров профсоюза с государством мы сейчас обсуждать не станем, нас беспокоит уход Андрея Яковлева из труппы НГДТ. Не ровен час, увлечемся и договоримся и до недопостроенного здания театра, и это совсем уж выльется в плач Ярославны.
Ну как говорится, слезами горю не поможешь, и Сергей Афанасьев, рисковый человек, назначил на роль Чацкого вчерашнего студента Сергея Шелковникова, а это более чем смело, это авантажно: главная роль, колоссальный объем текста, сложнейшие актерские задачи по существованию в разных стилях и мгновенному переключению из регистра в регистр. Софья (Кристина Кириллова) тоже только со студенческой скамьи, хотя она уже сыграла большую роль в яркой премьере прошлого сезона, в оперетте «Нищий студент» (режиссер Джемма Аветисян, студентка пятого курса театрального института, ученица Сергея Афанасьева). Да и Молчалин (Артем Плашков), третья сторона в любовном треугольнике, – дебютант, выпускник 2019 года. Инна Исаева, еще молодая, но уже опытная артистка, создает пленительный образ Лизы, умной, острой на язык, гибкой и страстной. Слава богу, достается она не Фамусову, а красавцу-молодцу буфетчику Петруше (Илья Боров).
Спойлер – молодежь справилась! Персонажи ожили и оказались ни на кого не похожи: Чацкий – взвинченный и гуттаперчевый, Софья – волевая, насмешливая и чувственная, Молчалин – умный, уютный и обаятельный. Осеняет всю компанию своим дарованием и виртуозным мастерством бодрый и свежий, уже доживший до седин Вячеслав Шевчук в роли Фамусова. Каждый здесь бьется за свой интерес, градус существования близок к точке кипения с самой первой сцены. Совершенно неузнаваем и очень хорош Платон Харитонов в роли Скалозуба. Ему приклеили такие зубы, что не скалить их нельзя по анатомическим причинам. Скалозуб так ужасен лицом и прямолинеен, что, приговорив в финале плачущую Софью к браку с полковником, режиссер разбил сердце сотен зрительниц отныне и на годы вперед. Взрыв смеха в зале вызывает появление шести дочерей князей Тугоуховских в платьях для коктейля, в неприлично сверкающих обильных бриллиантах, под песню, естественно, «лучшие друзья девушек это – бриллианты». Здесь умножение сущностей дает блестящий комический эффект. Все шесть девиц красивы, с надутыми губами «уточкой», с распущенными волосами, ярким макияжем и манят в омут, как русалки. Толпа актеров во втором акте создает ощущение тематической вечеринки в модном клубе. По аналогии с известным прецедентом по теме «шлюшки и викарии», можно назвать ее «девицы и дворяне».
Организовать жизнь на сцене, сделать ее динамичной и органичной (читай: ускорить появления и уходы) позволяет остроумная, простая и функциональная сценография, придуманная режиссером вместе с художником-постановщиком Евгением Лемешонком. Сцена подвальчика на Вокзальной магистрали всякий раз открывает в себе возможности для новой организации пространства, раскладываясь куда-то в четвертое измерение, как «нехорошая квартира» Булгакова. Евгений Лемешонок построил лаконичную конструкцию из фанеры, которая поражает и радует веером разворачивающихся смыслов. На сцене небольшой постамент, на нем сколочена восьмигранная ротонда с крышей-куполом. Каждая грань – немного шире, чем стандартная дверь, врезанная с каждой из восьми сторон. Общее впечатление от конструкции – нечто среднее между старинной афишной тумбой (крыша очень похожа на навес, закрывавший афиши от намокания) и ротондой в парке какой-нибудь барской усадьбы. Но это еще не все визуальные ассоциации. На каждой грани, сквозь всю плоскость нарисована колонна, «не замечающая» дверей. Колонна сужается от низа к верху, и намекает на «декорации перспективного письма», какие могли быть в школьном театре или в театральном кружке в пионерском лагере. На каждой двери картинка – сердце, роза, кораблик, стрелка вбок (сюда, мол, не входить, заперто, входите в соседнюю). Конструкция содержит в себе отсылку к возрастам, когда мы читаем классику, или еще раньше, когда шум словаря доносит до младенческих ушей все эти пословицы-поговорки из Грибоедова. Школьный театр, барская усадьба, летний театр, пионерский лагерь из фильма «Сто дней после детства» (там, правда, ставили «Маскарад») – богатый набор культурных кодов, актуальных для человека, взрослевшего при развитом социализме. Детсадовская эстетика кабинок с картинками визуально поддержана насечками на косяках, ведущих в комнату Софьи – лесенка из черточек слева «Соня» (Фамусова), лесенка повыше справа – «Саша» (Чацкий).
Да, самое главное! Вся эта штуковина умеет крутиться. Она стоит на поворотном круге, а поворотный круг как бы намекает на академический театр с большой сценой, которой у театра Афанасьева нет уже 30 лет, но опять обещают. Ротонду-беседку на круге вращают актеры. Этого не видно, и в это трудно поверить, но это так. Никакого электрического привода, никакой механизации. Вращение с разной скоростью, в некоторых сценах – со стремительностью пролетающего мимо литерного поезда, как в прологе на музыку композиции Филиппа Киркорова «Почему так жесток снег».
Зрительный зал отделен от сцены подиумом, идущим сквозь всю сцену слева направо. Этот порог-парапет-подиум дает возможность организовать на нем и вокруг него множество пластических трюков: на нем сходятся в словесной дуэли, на нем танцуют, его преодолевают со скамеечкой, с него падают, на нем целуются и ссорятся прямо под носом у публики.
Первое, что мы видим в одну из открывшихся дверей – Чацкий с букетом белых роз в шубе, сверху его осыпает легкий снежок, морозной пылью серебрится его бобровый воротник, он вращается внутри ротонды вместе с ней. Сразу заявлен жанр – барочная поп-опера. При чем здесь барокко? А я вам отвечу. Потому что Киркоров! Мы же понимаем, что Киркоров не просто так наряжается в блестки и перья, подводит глаза и красит губы. Он подключается к традиции некогда влиятельной культуры оперных певцов-кастратов. Кастраты стилистически соответствовали эпохе абсолютизма. Кастрат мог выкатить антрепренеру любой райдер: появляюсь только в золотом шлеме на вершине холма, с перьями не меньше полутора метров и пою ту арию, которая мне удобна, неважно, что там у вас за спектакль. Киркоров – вольно или невольно – пародирует этот стиль, он – квинтэссенция новейшего псевдобарочного кича. Чтобы не углубляться в увлекательные подробности эпохи расцвета певцов-кастратов, сошлюсь на книгу Патрика Барбье «История кастратов», она есть в свободном доступе.
Как остроумно заметил один известный критик, комментируя свадьбу Богомолова и Собчак, «Ходят они на концерты Курензиса, а на свадьбу позвали Киркорова». Киркоров и на свадьбе Пугачевой и Галкина был, и когда Анна Нетребко выходила замуж за Юсифа Эйвазова. Найдено слово для него! Кирокоров – свадебный генерал нашего времени. Киркоров поет о любви к женщине, которая для него невозможна, да и не нужна по техническим причинам. Здесь есть и еще один важный поворот винта, объясняющий звучание поп-музыки во многих спектаклях Афанасьева: Меладзе в «Унтиловске», Носков в «Женитьбе Фигаро». Приходилось читать недоуменные вопрошания – к чему такое снижение контекста? Зачем вместо коллективной молитвы хор артистов поет песню «Небеса мои обетованные», это ведь песня с выпирающим эротическим подтекстом, и молится в ней лирический герой вовсе не Богу, а своему вожделению. А дело в том, что страсти высокого накала в современной культуре могут себе позволить только попса, оперная классика и рок музыка. Место, некогда отведенное жестокому романсу и цыганской струне, теперь занято поп-звездами и их хитами. Композиции Меладзе, Носкова и других звезд функционально заполняют ту же нишу массовой культуры – элегическое оплакивание собственной неудавшейся жизни и обреченной любви. Вот и Чацкий повторяет за Филиппом Бедросовичем – почему так жесток снег? В финале Александр Андреич впадает в буйное помешательство, и карета, которую он требует, – это карета «скорой помощи», ведь и сам он уже зафиксированный санитарами в смирительной рубашке стоит столбом на том самом месте, где мы видели его в начале – внутри вращающейся ротонды. Почему так жесток снег, почему так жестока Россия с ее зимами, почему невозможна любовь? Почему недостижимы ныне легкость и совершенство Грибоедовского стиха? Драматург Грибоедов еще верил в слово, драматург Пушкин уже верил, скорее, в поступок. Во что верить нам? В то, что все это было: имения, усадьбы, дачные театры, балы, карты и хруст французской булки. И что есть на свете такая любовь, которая сводит с ума.
Режиссер Сергей Афанасьев снова поставил спектакль о любви, точнее, о драматической ее невозможности. Уже за пределами спектакля, на поклонах звучит композиция в исполнении его превосходительства свадебного генерала Филиппа Бедросовича Киркорова «Полетели сквозь окна» как тризна по несостоявшейся любви Сони и Саши. Эта музыка доводит упоение любовного разрыва до звенящей высоты. Афанасьев большой мастер «организовать вставание» зрителей на поклонах. После «Ханумы» зал изнемогает под композицию «Арго», и вот теперь к сакральному списку мелодий добавились «Окна» Киркорова в той же роли сверкающего музыкального занавеса.
Театральный критик Яна Глембоцкая сходила на премьеру «Горе от ума» в Новосибирский городской драматический театр под руководством Сергея Афанасьева и рассказала, как Киркоров в современных постановках классики выступает в амплуа свадебного генерала.
Премьера в театре Афанасьева вовсе не обещала гарантированного успеха. Спектакль был задуман и поставлен в план, когда в труппе был еще Андрей Яковлев, много лет служивший в театре и стойко отклонявший все предложения засланных казачков, приговаривавших его перейти на службу в более богатому хозяину. Что делать, жизнь берет свое, пятнадцать лет держался, а на шестнадцатый – ушел в «Красный факел», куда мигрируют один за другим ведущие артисты из НГДТ. Причина самая простая – низкие зарплаты в муниципальных театрах. Сама по себе ситуация, когда артисты в городских театрах получают в полтора, в два, а то и в три раза меньше, чем их коллеги в театрах областных (уж не говорю про федеральные труппы, тут мы вступаем на кабинетные земли) – эта ситуация вопиюще несправедлива. В цивилизованных странах такой разрыв вознаграждения за равный труд невозможен - там есть реальные профсоюзы. Чем занимаются наши профсоюзы, можно прочесть в советских газетах, разоблачавших профсоюзную мафию, пресмыкающуюся на службе капитала. Последствия сговора лидеров профсоюза с государством мы сейчас обсуждать не станем, нас беспокоит уход Андрея Яковлева из труппы НГДТ. Не ровен час, увлечемся и договоримся и до недопостроенного здания театра, и это совсем уж выльется в плач Ярославны.
Ну как говорится, слезами горю не поможешь, и Сергей Афанасьев, рисковый человек, назначил на роль Чацкого вчерашнего студента Сергея Шелковникова, а это более чем смело, это авантажно: главная роль, колоссальный объем текста, сложнейшие актерские задачи по существованию в разных стилях и мгновенному переключению из регистра в регистр. Софья (Кристина Кириллова) тоже только со студенческой скамьи, хотя она уже сыграла большую роль в яркой премьере прошлого сезона, в оперетте «Нищий студент» (режиссер Джемма Аветисян, студентка пятого курса театрального института, ученица Сергея Афанасьева). Да и Молчалин (Артем Плашков), третья сторона в любовном треугольнике, – дебютант, выпускник 2019 года. Инна Исаева, еще молодая, но уже опытная артистка, создает пленительный образ Лизы, умной, острой на язык, гибкой и страстной. Слава богу, достается она не Фамусову, а красавцу-молодцу буфетчику Петруше (Илья Боров).
Спойлер – молодежь справилась! Персонажи ожили и оказались ни на кого не похожи: Чацкий – взвинченный и гуттаперчевый, Софья – волевая, насмешливая и чувственная, Молчалин – умный, уютный и обаятельный. Осеняет всю компанию своим дарованием и виртуозным мастерством бодрый и свежий, уже доживший до седин Вячеслав Шевчук в роли Фамусова. Каждый здесь бьется за свой интерес, градус существования близок к точке кипения с самой первой сцены. Совершенно неузнаваем и очень хорош Платон Харитонов в роли Скалозуба. Ему приклеили такие зубы, что не скалить их нельзя по анатомическим причинам. Скалозуб так ужасен лицом и прямолинеен, что, приговорив в финале плачущую Софью к браку с полковником, режиссер разбил сердце сотен зрительниц отныне и на годы вперед. Взрыв смеха в зале вызывает появление шести дочерей князей Тугоуховских в платьях для коктейля, в неприлично сверкающих обильных бриллиантах, под песню, естественно, «лучшие друзья девушек это – бриллианты». Здесь умножение сущностей дает блестящий комический эффект. Все шесть девиц красивы, с надутыми губами «уточкой», с распущенными волосами, ярким макияжем и манят в омут, как русалки. Толпа актеров во втором акте создает ощущение тематической вечеринки в модном клубе. По аналогии с известным прецедентом по теме «шлюшки и викарии», можно назвать ее «девицы и дворяне».
Организовать жизнь на сцене, сделать ее динамичной и органичной (читай: ускорить появления и уходы) позволяет остроумная, простая и функциональная сценография, придуманная режиссером вместе с художником-постановщиком Евгением Лемешонком. Сцена подвальчика на Вокзальной магистрали всякий раз открывает в себе возможности для новой организации пространства, раскладываясь куда-то в четвертое измерение, как «нехорошая квартира» Булгакова. Евгений Лемешонок построил лаконичную конструкцию из фанеры, которая поражает и радует веером разворачивающихся смыслов. На сцене небольшой постамент, на нем сколочена восьмигранная ротонда с крышей-куполом. Каждая грань – немного шире, чем стандартная дверь, врезанная с каждой из восьми сторон. Общее впечатление от конструкции – нечто среднее между старинной афишной тумбой (крыша очень похожа на навес, закрывавший афиши от намокания) и ротондой в парке какой-нибудь барской усадьбы. Но это еще не все визуальные ассоциации. На каждой грани, сквозь всю плоскость нарисована колонна, «не замечающая» дверей. Колонна сужается от низа к верху, и намекает на «декорации перспективного письма», какие могли быть в школьном театре или в театральном кружке в пионерском лагере. На каждой двери картинка – сердце, роза, кораблик, стрелка вбок (сюда, мол, не входить, заперто, входите в соседнюю). Конструкция содержит в себе отсылку к возрастам, когда мы читаем классику, или еще раньше, когда шум словаря доносит до младенческих ушей все эти пословицы-поговорки из Грибоедова. Школьный театр, барская усадьба, летний театр, пионерский лагерь из фильма «Сто дней после детства» (там, правда, ставили «Маскарад») – богатый набор культурных кодов, актуальных для человека, взрослевшего при развитом социализме. Детсадовская эстетика кабинок с картинками визуально поддержана насечками на косяках, ведущих в комнату Софьи – лесенка из черточек слева «Соня» (Фамусова), лесенка повыше справа – «Саша» (Чацкий).
Да, самое главное! Вся эта штуковина умеет крутиться. Она стоит на поворотном круге, а поворотный круг как бы намекает на академический театр с большой сценой, которой у театра Афанасьева нет уже 30 лет, но опять обещают. Ротонду-беседку на круге вращают актеры. Этого не видно, и в это трудно поверить, но это так. Никакого электрического привода, никакой механизации. Вращение с разной скоростью, в некоторых сценах – со стремительностью пролетающего мимо литерного поезда, как в прологе на музыку композиции Филиппа Киркорова «Почему так жесток снег».
Зрительный зал отделен от сцены подиумом, идущим сквозь всю сцену слева направо. Этот порог-парапет-подиум дает возможность организовать на нем и вокруг него множество пластических трюков: на нем сходятся в словесной дуэли, на нем танцуют, его преодолевают со скамеечкой, с него падают, на нем целуются и ссорятся прямо под носом у публики.
Первое, что мы видим в одну из открывшихся дверей – Чацкий с букетом белых роз в шубе, сверху его осыпает легкий снежок, морозной пылью серебрится его бобровый воротник, он вращается внутри ротонды вместе с ней. Сразу заявлен жанр – барочная поп-опера. При чем здесь барокко? А я вам отвечу. Потому что Киркоров! Мы же понимаем, что Киркоров не просто так наряжается в блестки и перья, подводит глаза и красит губы. Он подключается к традиции некогда влиятельной культуры оперных певцов-кастратов. Кастраты стилистически соответствовали эпохе абсолютизма. Кастрат мог выкатить антрепренеру любой райдер: появляюсь только в золотом шлеме на вершине холма, с перьями не меньше полутора метров и пою ту арию, которая мне удобна, неважно, что там у вас за спектакль. Киркоров – вольно или невольно – пародирует этот стиль, он – квинтэссенция новейшего псевдобарочного кича. Чтобы не углубляться в увлекательные подробности эпохи расцвета певцов-кастратов, сошлюсь на книгу Патрика Барбье «История кастратов», она есть в свободном доступе.
Как остроумно заметил один известный критик, комментируя свадьбу Богомолова и Собчак, «Ходят они на концерты Курензиса, а на свадьбу позвали Киркорова». Киркоров и на свадьбе Пугачевой и Галкина был, и когда Анна Нетребко выходила замуж за Юсифа Эйвазова. Найдено слово для него! Кирокоров – свадебный генерал нашего времени. Киркоров поет о любви к женщине, которая для него невозможна, да и не нужна по техническим причинам. Здесь есть и еще один важный поворот винта, объясняющий звучание поп-музыки во многих спектаклях Афанасьева: Меладзе в «Унтиловске», Носков в «Женитьбе Фигаро». Приходилось читать недоуменные вопрошания – к чему такое снижение контекста? Зачем вместо коллективной молитвы хор артистов поет песню «Небеса мои обетованные», это ведь песня с выпирающим эротическим подтекстом, и молится в ней лирический герой вовсе не Богу, а своему вожделению. А дело в том, что страсти высокого накала в современной культуре могут себе позволить только попса, оперная классика и рок музыка. Место, некогда отведенное жестокому романсу и цыганской струне, теперь занято поп-звездами и их хитами. Композиции Меладзе, Носкова и других звезд функционально заполняют ту же нишу массовой культуры – элегическое оплакивание собственной неудавшейся жизни и обреченной любви. Вот и Чацкий повторяет за Филиппом Бедросовичем – почему так жесток снег? В финале Александр Андреич впадает в буйное помешательство, и карета, которую он требует, – это карета «скорой помощи», ведь и сам он уже зафиксированный санитарами в смирительной рубашке стоит столбом на том самом месте, где мы видели его в начале – внутри вращающейся ротонды. Почему так жесток снег, почему так жестока Россия с ее зимами, почему невозможна любовь? Почему недостижимы ныне легкость и совершенство Грибоедовского стиха? Драматург Грибоедов еще верил в слово, драматург Пушкин уже верил, скорее, в поступок. Во что верить нам? В то, что все это было: имения, усадьбы, дачные театры, балы, карты и хруст французской булки. И что есть на свете такая любовь, которая сводит с ума.
Режиссер Сергей Афанасьев снова поставил спектакль о любви, точнее, о драматической ее невозможности. Уже за пределами спектакля, на поклонах звучит композиция в исполнении его превосходительства свадебного генерала Филиппа Бедросовича Киркорова «Полетели сквозь окна» как тризна по несостоявшейся любви Сони и Саши. Эта музыка доводит упоение любовного разрыва до звенящей высоты. Афанасьев большой мастер «организовать вставание» зрителей на поклонах. После «Ханумы» зал изнемогает под композицию «Арго», и вот теперь к сакральному списку мелодий добавились «Окна» Киркорова в той же роли сверкающего музыкального занавеса.
