Поэтому на трех своих «сольных» выступлениях в рамках всероссийского литературного фестиваля «Белое пятно», который проходил в Новосибирске с 16 по 18 ноября, он говорил по-разному и о разном. Перед студентами НГУ автор таких нашумевших и неоднозначных романов, как «Мачо не плачут» и «mASIAfucker», открылся с неожиданной стороны — как честный христианин и приверженец вечных семейных ценностей.
Стогoff о словах и героях
Раньше право на высказывание нужно было заработать. Появлялся вопрос: почему ты высказываешься? Кто тебе сказал, что ты вообще имеешь на это право? И ты должен был подтвердить свой статус. Журналист газеты «Правда» приносил огромные жертвы, чтобы стать тем, кто он есть. Никто не мог прийти и начать высказываться просто так. Сегодня стать журналистом просто: сходил в туалет, попу вытер — написал об этом в Твиттер.
Раньше для того, чтобы сказать «я видел», нужно было оказаться свидетелем того, чего не видел никто: летающая тарелка, землетрясение, задранная юбка Мэрлин Монро. То есть за высказыванием стоял некий экспириенс — я был на войне, я такое знаю! А теперь мир погрязает в словах, теперь мы публично говорим обо всем.
Раньше я шел по улице, меня окружали сотни, тысячи людей, и я не мог понять, что у них в головах. Более того, я не подозревал, что у них там вообще хоть что-то есть. Сейчас я окружен словами этих людей. Если я захочу узнать, что у вас в голове, — то залезу на вашу страницу в социальной сети, прочитаю статус и все узнаю.
Мир Средневековья один из медиевистов назвал «культурой безмолвствующего большинства». Сейчас мы живем в условиях «культуры бесконечно говорящего большинства». Слово вдруг потеряло сакральный оттенок, говорить стали все подряд, причем несут полную ерунду. Раньше феномены были очевидны, а теперь это некая подачка-неберучка. Поэтому мы сейчас и не имеем одного на всю страну Кого-Нибудь. Невозможно сейчас стать героем. Вот кто сейчас самый главный писатель? Вопрос — для кого? Единого поля культуры нет.
Но где-то слово по-прежнему сакрально. Как-то раз с одним писателем, который вообще-то пишет полупорнографические-полудетективные истории, мы приехали в Псков. Там этого писателя должны были принимать в книжном магазине, а потом заплатить за это. Мы заходим, а в этом магазине сидят какие-то псковские деды, которые раньше про этого писателя никогда в жизни не слышали. Но первое, что они спросили: «Скажите, а Россию-то нам как обустроить?» Вот что такое для них писатель, и вот она сакральность слова.
Стогoff о литературе
Современная литература — это как латиноамериканские танцы. Вы знаете, кто у нас в стране чемпион по латиноамериканским танцам? Никто не знает. Точно так же никто не знает лауреата последнего «Нацбеста». Я вам честно говорю, книжки — это тухлятина. Этой кавалерии в 21 век не пробиться. Вот сделали бы в Новосибирске фестиваль, к примеру, компьютерных игр — тогда все СМИ про вас бы написали. В социальных сетях, твиттерах и так далее — там сегодня бьется сердце мира. А литература, увы, думаю, померла.
Стогoff о религии и государстве
Когда государство начинает что-то трогать грязными руками — оно само не становится чище, но то, что оно трогает, — становится грязнее. Это же неправда, что бородатые попы хотят всех пересажать! Нет, православная церковь — она не такая. То, что теперь по телевидению показывают с православным подтекстом, — наверняка в этом есть госзаказ. Телеведущий Малахов каждый вечер по Первому каналу говорит людям, у которых проблемы: «Сходите в церковь, с вас сглаз снимут». Может быть, он всегда так говорил. Но если раньше редактор это вырезал, то теперь не вырезает.
Я сам — католик, а не православный, но преграды между церквями не доходят до небес, как сейчас любят писать христианские публицисты. Я, конечно, плохо укладываюсь в определение религиозного парня. Для меня религия — это ни в коем случае не традиции, не наследие предков, не способ построить национальное чего-то там — как сегодня сказал председатель Новосибирского Союза писателей на утренней встрече. Для меня религия — это не про иконы, не про золоченые храмы, не про то, что «наши» победят «ихних». Для меня религия — это про любовь. Если этот фундамент есть, если меня кто-то очень сильно любит — то есть религия. И мне кажется, что в Евангелии такой фундамент есть. Я открываю книгу и вижу кого-то, кто говорит мне: «Я так тебя люблю, дружище, что мне было не жалко вместо тебя пойти и умереть, лишь бы ты был живой». Мне кажется — это хорошая история, она достойна того, чтобы отдать ей большую часть своей жизни.
Стогoff о грехе, Боге и любви
Изначально человек ни хороший и ни плохой. Вот в Книге Бытия написано, что человек создан по образу и подобию Божьему. Но это же не потому, что у Бога такой же нос, как у меня. И вряд ли дело в том, что у него такой же разум. Бог, в которого я верю: Троица. Отец любит Сына, Сын любит Отца, а вместе их любовь — Святой Дух. Бог похож не на отдельного человека, а на семью.
Каждого из нас по отдельности рассматривать – довольно бессмысленное занятие. Вот вы идете по улице, я не знаю какой вы — лучший из людей или Чикатило. Чтобы я узнал вас, мне нужно вступить с вами в какие-то отношения. Но только дело в том, что когда Бог-Отец смотрит на Бога-Сына, там нет искривления реальности — любящий взгляд одного долетает до другого без изменений. А у нас, у людей, — есть это искривление, человек изначально поломанный. Но его можно починить.
Мое богословское образование позволяет мне мысленно открыть книгу, которая называется Катехизис, и там на второй строчке сверху прочитать: «Грех — это неспособность любить». Если человек не любит — он может убить, соврать и так далее. Я не люблю вас — вот корень любого греха. А если любовь есть — я не буду воровать у вас и бить вас не буду. Человек создан для того, чтобы его любили. Это нам нужно больше, чем есть, дышать и курить сигареты. Если человека любят — он счастлив, спокоен и у него хорошая жизнь. А любви нет — человека начинает ломать, даже на телесном уровне.
Мы живем в мире, в котором катастрофически не хватает любви. Я считаю, что главная проблема человечества — это одиночество. Это одиночество огромно и леденяще, как сибирские леса. Но нужно приложить усилия, чтобы попробовать побороть эту проблему, иначе эти леса заполонят всю планету. Мы не можем построить огромное общество, где все друг другу будут братья. Пробовали не раз — ничего не получилось. Но мы можем сделать маленькие-маленькие общины — наподобие семей. Вот я встретил вас и говорю: «Вы хороший человек, и я хороший человек, давайте мы не будем обижать друг друга, постараемся понять друг друга, уделить друг другу время и полюбить друг друга».
Стогoff о прогрессе
Я не верю в прогресс и не понимаю, в чем он заключается. В книгах, которые нас сейчас окружают? Вот Шумеры. Три тысячелетия до нашей эры история шумеров уже была мертвой. За последние 100 лет опубликовано 50 тысяч шумерских табличек, а еще примерно 2 миллиона — не опубликовано и скорее всего никогда не будут опубликовано. То, что я вижу в мире, — это не прогресс, это накопление. Вот, в советские времена вдруг появилось подозрение, что литература — это очень важно, и сразу появились большие книжные запасы. Но вот только что я пообщался с вашими любезными дамами-библиотекарями и успел узнать, что сейчас читатели активно избавляются от своих книг, приносят их в дар.
А еще я часто езжу в Африку, и заметил, что там накопления книжных запасов вообще не произошло. Однажды я застрял в городе Момбаса (Кения), и как наивный петербургский паренек решил записаться в библиотеку. Я долго объяснял девушке на ресепшен, чего я хочу. Она абсолютно не понимала, что мне нужно, а когда все-таки сообразила, что значит слово «library» — провела меня к зданию, на котором было написано «Национальная библиотека Момбаса». Я зашел внутрь — а там зал размером приблизительно с этот стол. И вдоль него расставлено несколько стеллажей. Там книжек раз в пять меньше, чем у меня дома!
Наш накопленный запас знаний рассосется очень быстро. То, что вы сейчас изучаете, — ваши внуки уже не будут изучать. Вот сейчас физика и химия здорово шагнули вперед, а, например, астрология и геомантия — откатились назад. А для древних эти науки были гораздо важнее, чем физика.
Стогoff о собственной популярности
Позавчера в Петербурге меня попросили вручить диплом одной девушке на некой поэтической премии. Мне не очень-то и хотелось, но сказали, что девушка хорошая — не надо ее обижать. Дело было в Гостином дворе, кругом помпезность, играют фанфары. Я быстрее к ней: «Девушка, вот тебе диплом». И уже собирался убегать, а там стояла толпа прекрасных молодых дам и их прекрасных кавалеров. И они налетели на меня: «Пожалуйста, не уходите, мы специально ехали с другого конца города, чтобы с вами сфотографироваться!». Что делать, пришлось фотографироваться, после чего они мне заявили: «Спасибо вам, мы все здесь собрались, потому что являемся фанатами вашего романа «The Тёлки»!».
Для справки, кто не знает: этот роман написал Сергей Минаев…
Записала Таня Новикова
Поэтому на трех своих «сольных» выступлениях в рамках всероссийского литературного фестиваля «Белое пятно», который проходил в Новосибирске с 16 по 18 ноября, он говорил по-разному и о разном. Перед студентами НГУ автор таких нашумевших и неоднозначных романов, как «Мачо не плачут» и «mASIAfucker», открылся с неожиданной стороны — как честный христианин и приверженец вечных семейных ценностей.
Стогoff о словах и героях
Раньше право на высказывание нужно было заработать. Появлялся вопрос: почему ты высказываешься? Кто тебе сказал, что ты вообще имеешь на это право? И ты должен был подтвердить свой статус. Журналист газеты «Правда» приносил огромные жертвы, чтобы стать тем, кто он есть. Никто не мог прийти и начать высказываться просто так. Сегодня стать журналистом просто: сходил в туалет, попу вытер — написал об этом в Твиттер.
Раньше для того, чтобы сказать «я видел», нужно было оказаться свидетелем того, чего не видел никто: летающая тарелка, землетрясение, задранная юбка Мэрлин Монро. То есть за высказыванием стоял некий экспириенс — я был на войне, я такое знаю! А теперь мир погрязает в словах, теперь мы публично говорим обо всем.
Раньше я шел по улице, меня окружали сотни, тысячи людей, и я не мог понять, что у них в головах. Более того, я не подозревал, что у них там вообще хоть что-то есть. Сейчас я окружен словами этих людей. Если я захочу узнать, что у вас в голове, — то залезу на вашу страницу в социальной сети, прочитаю статус и все узнаю.
Мир Средневековья один из медиевистов назвал «культурой безмолвствующего большинства». Сейчас мы живем в условиях «культуры бесконечно говорящего большинства». Слово вдруг потеряло сакральный оттенок, говорить стали все подряд, причем несут полную ерунду. Раньше феномены были очевидны, а теперь это некая подачка-неберучка. Поэтому мы сейчас и не имеем одного на всю страну Кого-Нибудь. Невозможно сейчас стать героем. Вот кто сейчас самый главный писатель? Вопрос — для кого? Единого поля культуры нет.
Но где-то слово по-прежнему сакрально. Как-то раз с одним писателем, который вообще-то пишет полупорнографические-полудетективные истории, мы приехали в Псков. Там этого писателя должны были принимать в книжном магазине, а потом заплатить за это. Мы заходим, а в этом магазине сидят какие-то псковские деды, которые раньше про этого писателя никогда в жизни не слышали. Но первое, что они спросили: «Скажите, а Россию-то нам как обустроить?» Вот что такое для них писатель, и вот она сакральность слова.
Стогoff о литературе
Современная литература — это как латиноамериканские танцы. Вы знаете, кто у нас в стране чемпион по латиноамериканским танцам? Никто не знает. Точно так же никто не знает лауреата последнего «Нацбеста». Я вам честно говорю, книжки — это тухлятина. Этой кавалерии в 21 век не пробиться. Вот сделали бы в Новосибирске фестиваль, к примеру, компьютерных игр — тогда все СМИ про вас бы написали. В социальных сетях, твиттерах и так далее — там сегодня бьется сердце мира. А литература, увы, думаю, померла.
Стогoff о религии и государстве
Когда государство начинает что-то трогать грязными руками — оно само не становится чище, но то, что оно трогает, — становится грязнее. Это же неправда, что бородатые попы хотят всех пересажать! Нет, православная церковь — она не такая. То, что теперь по телевидению показывают с православным подтекстом, — наверняка в этом есть госзаказ. Телеведущий Малахов каждый вечер по Первому каналу говорит людям, у которых проблемы: «Сходите в церковь, с вас сглаз снимут». Может быть, он всегда так говорил. Но если раньше редактор это вырезал, то теперь не вырезает.
Я сам — католик, а не православный, но преграды между церквями не доходят до небес, как сейчас любят писать христианские публицисты. Я, конечно, плохо укладываюсь в определение религиозного парня. Для меня религия — это ни в коем случае не традиции, не наследие предков, не способ построить национальное чего-то там — как сегодня сказал председатель Новосибирского Союза писателей на утренней встрече. Для меня религия — это не про иконы, не про золоченые храмы, не про то, что «наши» победят «ихних». Для меня религия — это про любовь. Если этот фундамент есть, если меня кто-то очень сильно любит — то есть религия. И мне кажется, что в Евангелии такой фундамент есть. Я открываю книгу и вижу кого-то, кто говорит мне: «Я так тебя люблю, дружище, что мне было не жалко вместо тебя пойти и умереть, лишь бы ты был живой». Мне кажется — это хорошая история, она достойна того, чтобы отдать ей большую часть своей жизни.
Стогoff о грехе, Боге и любви
Изначально человек ни хороший и ни плохой. Вот в Книге Бытия написано, что человек создан по образу и подобию Божьему. Но это же не потому, что у Бога такой же нос, как у меня. И вряд ли дело в том, что у него такой же разум. Бог, в которого я верю: Троица. Отец любит Сына, Сын любит Отца, а вместе их любовь — Святой Дух. Бог похож не на отдельного человека, а на семью.
Каждого из нас по отдельности рассматривать – довольно бессмысленное занятие. Вот вы идете по улице, я не знаю какой вы — лучший из людей или Чикатило. Чтобы я узнал вас, мне нужно вступить с вами в какие-то отношения. Но только дело в том, что когда Бог-Отец смотрит на Бога-Сына, там нет искривления реальности — любящий взгляд одного долетает до другого без изменений. А у нас, у людей, — есть это искривление, человек изначально поломанный. Но его можно починить.
Мое богословское образование позволяет мне мысленно открыть книгу, которая называется Катехизис, и там на второй строчке сверху прочитать: «Грех — это неспособность любить». Если человек не любит — он может убить, соврать и так далее. Я не люблю вас — вот корень любого греха. А если любовь есть — я не буду воровать у вас и бить вас не буду. Человек создан для того, чтобы его любили. Это нам нужно больше, чем есть, дышать и курить сигареты. Если человека любят — он счастлив, спокоен и у него хорошая жизнь. А любви нет — человека начинает ломать, даже на телесном уровне.
Мы живем в мире, в котором катастрофически не хватает любви. Я считаю, что главная проблема человечества — это одиночество. Это одиночество огромно и леденяще, как сибирские леса. Но нужно приложить усилия, чтобы попробовать побороть эту проблему, иначе эти леса заполонят всю планету. Мы не можем построить огромное общество, где все друг другу будут братья. Пробовали не раз — ничего не получилось. Но мы можем сделать маленькие-маленькие общины — наподобие семей. Вот я встретил вас и говорю: «Вы хороший человек, и я хороший человек, давайте мы не будем обижать друг друга, постараемся понять друг друга, уделить друг другу время и полюбить друг друга».
Стогoff о прогрессе
Я не верю в прогресс и не понимаю, в чем он заключается. В книгах, которые нас сейчас окружают? Вот Шумеры. Три тысячелетия до нашей эры история шумеров уже была мертвой. За последние 100 лет опубликовано 50 тысяч шумерских табличек, а еще примерно 2 миллиона — не опубликовано и скорее всего никогда не будут опубликовано. То, что я вижу в мире, — это не прогресс, это накопление. Вот, в советские времена вдруг появилось подозрение, что литература — это очень важно, и сразу появились большие книжные запасы. Но вот только что я пообщался с вашими любезными дамами-библиотекарями и успел узнать, что сейчас читатели активно избавляются от своих книг, приносят их в дар.
А еще я часто езжу в Африку, и заметил, что там накопления книжных запасов вообще не произошло. Однажды я застрял в городе Момбаса (Кения), и как наивный петербургский паренек решил записаться в библиотеку. Я долго объяснял девушке на ресепшен, чего я хочу. Она абсолютно не понимала, что мне нужно, а когда все-таки сообразила, что значит слово «library» — провела меня к зданию, на котором было написано «Национальная библиотека Момбаса». Я зашел внутрь — а там зал размером приблизительно с этот стол. И вдоль него расставлено несколько стеллажей. Там книжек раз в пять меньше, чем у меня дома!
Наш накопленный запас знаний рассосется очень быстро. То, что вы сейчас изучаете, — ваши внуки уже не будут изучать. Вот сейчас физика и химия здорово шагнули вперед, а, например, астрология и геомантия — откатились назад. А для древних эти науки были гораздо важнее, чем физика.
Стогoff о собственной популярности
Позавчера в Петербурге меня попросили вручить диплом одной девушке на некой поэтической премии. Мне не очень-то и хотелось, но сказали, что девушка хорошая — не надо ее обижать. Дело было в Гостином дворе, кругом помпезность, играют фанфары. Я быстрее к ней: «Девушка, вот тебе диплом». И уже собирался убегать, а там стояла толпа прекрасных молодых дам и их прекрасных кавалеров. И они налетели на меня: «Пожалуйста, не уходите, мы специально ехали с другого конца города, чтобы с вами сфотографироваться!». Что делать, пришлось фотографироваться, после чего они мне заявили: «Спасибо вам, мы все здесь собрались, потому что являемся фанатами вашего романа «The Тёлки»!».
Для справки, кто не знает: этот роман написал Сергей Минаев…
