Тимофей Кулябин, в отличие от своих коллег, предпочитает ставить классику, но не в исторических костюмах и духе русского психологического театра, а используя приемы современного европейского искусства. Так, режиссер поступает с гоголевской «Шинелью», с ибсеновской «Геддой Габлер», и, наконец, с «Онегиным».
«Я не сторонник осовременивания в буквальном смысле: переноса действия из 19-го века в 21-ый, - рассказывает режиссер. - По большому счету, что делает спектакль современным? Не дата же премьеры. А то, что это прочтение глазами современного человека – режиссера и артиста. В «Онегине» я специально уничтожаю пушкинское время и придумываю свое. Не беру какой-то другой реальный век, куда всех пересаживаю. Мне сейчас кажется, что легкое смещение в сторону выдумки, создание собственного странного пространства и времени – вот так надо делать, пытаясь понять вневременную историю».
Поэтому на сцене «Красного факела» соседствуют микроволновка, патефон и фотоаппарат 1930-х годов. Пространство, в котором появляются герои, максимально стерильно: три серые стены, стол и стулья из натурального дерева. Таким образом, режиссер старается избавиться от клише, с которыми в сознании зрителей связано известное произведение Пушкина.
Спектакль, как и предыдущая постановка Кулябина «Гедда Габлер» начинается с провокации. Если в «Гедде Габлер» служанка приветствует зрителей средним пальцем, то в «Онегине» главный герой (Павел Поляков) первым делом занимается любовью. Дама громко стонет под простыней, двигаясь в позе наездницы – с первой минуты режиссер демонстрирует пресыщенность героя, который даже в сексе не утруждает себя. Затем зритель видит однообразность существования Онегина: после занятий любовью он курит за своим столом, ложится спать, просыпается, его одевают, кормят с ложки, он танцует на балу. Снова наступает ночь, уже другая женщина приходит в постель к Онегину, но поза не меняется. Все повторяется несколько раз, только в более быстром темпе, режиссер сравнивает жизнь Онегина с заезженной пластинкой, крутящейся в граммофоне.
Тимофей Кулябин использует в спектакле некоторые приемы, освоенные им еще в постановке «Шинель. Dress Code»: когда Онегин сидит за письменным столом, на одной из стен проецируется изображение сверху – над головой героя, таким образом, зрители видят его в двух пространствах сразу. Только во втором действии станет ясно, что Онегин ведет видеоблог и его жизнь дублируется на экране. Также как в «Шинели», авторский текст бесстрастно и отстранено звучит «за кадром».
Монотонная жизнь Онегина прерывается поездкой в деревню, которая в спектакле, отличается от столицы лишь цветом одежды героев – черный сменяется оттенками бежевого и серого, и соломой раскиданной кругом. Именно в деревне Онегин встречает Ленского (Сергей Богомолов), Татьяну (Дарья Емельянова) и Ольгу (Валерия Кручинина). Актерский ансамбль спектакля почти целиком перешел из «Гедды Габлер»: Павел Поляков, Дарья Емельянова, Валерия Кручинина, игравшие главные роли в ибсеновской драме, перевоплощаются в персонажей Пушкина. Сравнивая актерские работы в двух спектаклях, видно, что в «Гедде Габлер» и Павел Поляков, и Дарья Емельянова были точнее, их роли были четче проработаны, детализированы. Роль Валерии Кручининой в «Гедде Габлер» была также более рельефной, в «Онегине» она играет эдакую красивую куклу, совершенно плоскую и понятную.
Более полнокровным и живым получился персонаж Владимира Ленского – это пародия на поэта, каким частично и был этот персонаж у Пушкина. Ленский громко артистично декламирует стихи, забираясь на стул, у него в кармане мел, которым он пишет на стенах свои строки. Мел отсылает нас к Пушкину, который благодаря школьной программе навсегда превратился в «наше всё». Представление о великом русском поэте и его произведении будто мелом выведено у нас в сознании еще со школы, и эти стереотипы не подвергаются сомнению и остаются в нашей памяти такими, какими мы их запомнили на уроках. «Нужно было избавиться от всех клише, что наросли вокруг этого произведения: «энциклопедия русской жизни», романтическая история, опера Чайковского, пушкинский Петербург, эпоха балов и дуэлей, что в сумме дает нам ощущение, что мы все знаем об этой истории, но и при этом делает ее мертвой, ненастоящей, - объясняет режиссер. - То есть это уже настолько икона литературы и культуры, что кажется, таких событий не могло произойти в жизни».
Ленский и жеманная Ольга, в платье а ля Мэрилин Монро, представляют собой образец идеальной романтической пары, воспетой в кино и романах. За Ольгой, как за кинодивой, по сцене бегает целая свита: фотограф, осветитель, человек с вентилятором. Ольга в спектакле ничего не говорит, а только повторяет несколько кокетливых поз и игриво смеется. Ольга и Ленский стоят на балконе, как герои «Титаника», и эта деталь нагляднее всего показывает, что их любовь кроме внешней красоты и блеска ничего не несет.
Татьяна (Дарья Емельянова) скромно одетая, похожа на загнанного зверя, волка, чья шкура лежит у Онегина на столе. Когда она пишет знаменитое письмо, нервно ползает по столу, затем бьется головой о стены, словно пытаясь вырваться из клетки, кидает стулья, роняет стол, и стопку смятых листов отдает Онегину. После получения письма Онегин, обтирает Татьяну салфетками, словно пытаясь смыть с нее чувства, и говорит свою знаменитую тираду тоном психотерапевта, который выносит диагноз пациентке.
Кульминацией спектакля становится дуэль Онегина и Ленского. Нелепость этой дуэли режиссер демонстрирует через секунданта Зарецкого, который рассказывает о ней у микрофона, словно спортивный комментатор, и заставляет Ленского прочитать свои предсмертные стихи. Сама дуэль проходит на стульях: Онегин спокойно стоит на возвышении, а Ленский нервничает и мечется. Молодой поэт плачет, то слезает со стульев, то снова забирается на них и шаг за шагом приближается к Онегину. Когда в очередной раз Ленский хочет подняться на стул, Онегин хладнокровно стреляет из пистолета.
Вместе с поэтом умирают все его слова и стихи, их буквально вымывают из памяти: уборщицы трут швабрами стены до тех пор, пока мел не стирается. Закончив уборку, люди окатывают водой Онегина. Легкое сожаление о содеянном утекает вместе с водой, и герой забывает о своем друге и уезжает с легким сердцем.
Татьяна оказывается в доме Онегина, но вместо книг с пометками ногтей, как это было у Пушкина, находит кинопленку. Мы видим видеоблог Онегина, в котором герой пересказывает пост на Фейсбуке о том, что любовь живет четыре года. Впрочем, самому Евгению любовь не доступна даже на такой короткий срок. В блоге он признается, что даже письмо Татьяны его не тронуло и он ее не любит. «Ленский – пустышка, Ольга – кукла, Татьяна – странная», - так характеризует Онегин окружающих его людей.
«Мне кажется, Онегин очень похож на меня, - признается режиссер. – Его сознание равно моему сегодняшнему сознанию. И история-то очень современная: она начинается с разочарования и пресыщения: Онегин богат, у него все есть. И отсюда вдруг возникает парадоксальная хандра от того, что все есть, но нужно другое. Приходит понимание, что совсем не для получения этого каждодневного блага нужно жить человеку. Мысль, мне кажется, идентичная мысли современного человека, для которого вся жизнь сегодня – сплошное потребление. Ситуация, когда человек вдруг осознает, что это потребление истребляет его предназначение – очень сегодняшняя».
Неудивительно, что Тимофей Кулябин создает свой финал этой истории, ведь современному человеку трудно понять слова Татьяны: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Татьяна переезжает в Москву: здесь снова работает любимый прием режиссера – героиню переодевают, соответственно с дресс-кодом столицы, в черный деловой костюм. Она сидит одна посредине пустого зала, заходит Онегин, Татьяна долго на него смотрит, затем сдерживая рыдания, уходит прочь. За эти пять минут герои не произносят ни слова, и зрители, зная, что происходило между Татьяной и Онегиным в романе, не могут до конца понять, произошло ли признание Евгения Татьяне и ее отказ, или в данном пространстве не был возможен такой финал.
Последняя сцена спектакля выстроена очень эстетично и рассчитана на бесконечное количество толкований: Онегин одиноко сидит на стуле, вместо его тени вносят конструкцию человека, набитого то ли черными перьями, то ли сгоревшей бумагой. К тени подносят вентилятор, и черное нутро выдувает прочь из оболочки. Возможно, это метафора пустоты, которая съедает Онегина изнутри. Или такой конец демонстрирует, что современный Онегин не способен любить, не может вырваться из замкнутого круга, и обречен исчезнуть, как и Ленский. От самого спектакля тоже не остается никаких эмоций, их словно сдувает вентилятором, и в качестве послевкусия остается одна русская хандра.
Тимофей Кулябин, в отличие от своих коллег, предпочитает ставить классику, но не в исторических костюмах и духе русского психологического театра, а используя приемы современного европейского искусства. Так, режиссер поступает с гоголевской «Шинелью», с ибсеновской «Геддой Габлер», и, наконец, с «Онегиным».
«Я не сторонник осовременивания в буквальном смысле: переноса действия из 19-го века в 21-ый, - рассказывает режиссер. - По большому счету, что делает спектакль современным? Не дата же премьеры. А то, что это прочтение глазами современного человека – режиссера и артиста. В «Онегине» я специально уничтожаю пушкинское время и придумываю свое. Не беру какой-то другой реальный век, куда всех пересаживаю. Мне сейчас кажется, что легкое смещение в сторону выдумки, создание собственного странного пространства и времени – вот так надо делать, пытаясь понять вневременную историю».
Поэтому на сцене «Красного факела» соседствуют микроволновка, патефон и фотоаппарат 1930-х годов. Пространство, в котором появляются герои, максимально стерильно: три серые стены, стол и стулья из натурального дерева. Таким образом, режиссер старается избавиться от клише, с которыми в сознании зрителей связано известное произведение Пушкина.
Спектакль, как и предыдущая постановка Кулябина «Гедда Габлер» начинается с провокации. Если в «Гедде Габлер» служанка приветствует зрителей средним пальцем, то в «Онегине» главный герой (Павел Поляков) первым делом занимается любовью. Дама громко стонет под простыней, двигаясь в позе наездницы – с первой минуты режиссер демонстрирует пресыщенность героя, который даже в сексе не утруждает себя. Затем зритель видит однообразность существования Онегина: после занятий любовью он курит за своим столом, ложится спать, просыпается, его одевают, кормят с ложки, он танцует на балу. Снова наступает ночь, уже другая женщина приходит в постель к Онегину, но поза не меняется. Все повторяется несколько раз, только в более быстром темпе, режиссер сравнивает жизнь Онегина с заезженной пластинкой, крутящейся в граммофоне.
Тимофей Кулябин использует в спектакле некоторые приемы, освоенные им еще в постановке «Шинель. Dress Code»: когда Онегин сидит за письменным столом, на одной из стен проецируется изображение сверху – над головой героя, таким образом, зрители видят его в двух пространствах сразу. Только во втором действии станет ясно, что Онегин ведет видеоблог и его жизнь дублируется на экране. Также как в «Шинели», авторский текст бесстрастно и отстранено звучит «за кадром».
Монотонная жизнь Онегина прерывается поездкой в деревню, которая в спектакле, отличается от столицы лишь цветом одежды героев – черный сменяется оттенками бежевого и серого, и соломой раскиданной кругом. Именно в деревне Онегин встречает Ленского (Сергей Богомолов), Татьяну (Дарья Емельянова) и Ольгу (Валерия Кручинина). Актерский ансамбль спектакля почти целиком перешел из «Гедды Габлер»: Павел Поляков, Дарья Емельянова, Валерия Кручинина, игравшие главные роли в ибсеновской драме, перевоплощаются в персонажей Пушкина. Сравнивая актерские работы в двух спектаклях, видно, что в «Гедде Габлер» и Павел Поляков, и Дарья Емельянова были точнее, их роли были четче проработаны, детализированы. Роль Валерии Кручининой в «Гедде Габлер» была также более рельефной, в «Онегине» она играет эдакую красивую куклу, совершенно плоскую и понятную.
Более полнокровным и живым получился персонаж Владимира Ленского – это пародия на поэта, каким частично и был этот персонаж у Пушкина. Ленский громко артистично декламирует стихи, забираясь на стул, у него в кармане мел, которым он пишет на стенах свои строки. Мел отсылает нас к Пушкину, который благодаря школьной программе навсегда превратился в «наше всё». Представление о великом русском поэте и его произведении будто мелом выведено у нас в сознании еще со школы, и эти стереотипы не подвергаются сомнению и остаются в нашей памяти такими, какими мы их запомнили на уроках. «Нужно было избавиться от всех клише, что наросли вокруг этого произведения: «энциклопедия русской жизни», романтическая история, опера Чайковского, пушкинский Петербург, эпоха балов и дуэлей, что в сумме дает нам ощущение, что мы все знаем об этой истории, но и при этом делает ее мертвой, ненастоящей, - объясняет режиссер. - То есть это уже настолько икона литературы и культуры, что кажется, таких событий не могло произойти в жизни».
Ленский и жеманная Ольга, в платье а ля Мэрилин Монро, представляют собой образец идеальной романтической пары, воспетой в кино и романах. За Ольгой, как за кинодивой, по сцене бегает целая свита: фотограф, осветитель, человек с вентилятором. Ольга в спектакле ничего не говорит, а только повторяет несколько кокетливых поз и игриво смеется. Ольга и Ленский стоят на балконе, как герои «Титаника», и эта деталь нагляднее всего показывает, что их любовь кроме внешней красоты и блеска ничего не несет.
Татьяна (Дарья Емельянова) скромно одетая, похожа на загнанного зверя, волка, чья шкура лежит у Онегина на столе. Когда она пишет знаменитое письмо, нервно ползает по столу, затем бьется головой о стены, словно пытаясь вырваться из клетки, кидает стулья, роняет стол, и стопку смятых листов отдает Онегину. После получения письма Онегин, обтирает Татьяну салфетками, словно пытаясь смыть с нее чувства, и говорит свою знаменитую тираду тоном психотерапевта, который выносит диагноз пациентке.
Кульминацией спектакля становится дуэль Онегина и Ленского. Нелепость этой дуэли режиссер демонстрирует через секунданта Зарецкого, который рассказывает о ней у микрофона, словно спортивный комментатор, и заставляет Ленского прочитать свои предсмертные стихи. Сама дуэль проходит на стульях: Онегин спокойно стоит на возвышении, а Ленский нервничает и мечется. Молодой поэт плачет, то слезает со стульев, то снова забирается на них и шаг за шагом приближается к Онегину. Когда в очередной раз Ленский хочет подняться на стул, Онегин хладнокровно стреляет из пистолета.
Вместе с поэтом умирают все его слова и стихи, их буквально вымывают из памяти: уборщицы трут швабрами стены до тех пор, пока мел не стирается. Закончив уборку, люди окатывают водой Онегина. Легкое сожаление о содеянном утекает вместе с водой, и герой забывает о своем друге и уезжает с легким сердцем.
Татьяна оказывается в доме Онегина, но вместо книг с пометками ногтей, как это было у Пушкина, находит кинопленку. Мы видим видеоблог Онегина, в котором герой пересказывает пост на Фейсбуке о том, что любовь живет четыре года. Впрочем, самому Евгению любовь не доступна даже на такой короткий срок. В блоге он признается, что даже письмо Татьяны его не тронуло и он ее не любит. «Ленский – пустышка, Ольга – кукла, Татьяна – странная», - так характеризует Онегин окружающих его людей.
«Мне кажется, Онегин очень похож на меня, - признается режиссер. – Его сознание равно моему сегодняшнему сознанию. И история-то очень современная: она начинается с разочарования и пресыщения: Онегин богат, у него все есть. И отсюда вдруг возникает парадоксальная хандра от того, что все есть, но нужно другое. Приходит понимание, что совсем не для получения этого каждодневного блага нужно жить человеку. Мысль, мне кажется, идентичная мысли современного человека, для которого вся жизнь сегодня – сплошное потребление. Ситуация, когда человек вдруг осознает, что это потребление истребляет его предназначение – очень сегодняшняя».
Неудивительно, что Тимофей Кулябин создает свой финал этой истории, ведь современному человеку трудно понять слова Татьяны: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Татьяна переезжает в Москву: здесь снова работает любимый прием режиссера – героиню переодевают, соответственно с дресс-кодом столицы, в черный деловой костюм. Она сидит одна посредине пустого зала, заходит Онегин, Татьяна долго на него смотрит, затем сдерживая рыдания, уходит прочь. За эти пять минут герои не произносят ни слова, и зрители, зная, что происходило между Татьяной и Онегиным в романе, не могут до конца понять, произошло ли признание Евгения Татьяне и ее отказ, или в данном пространстве не был возможен такой финал.
Последняя сцена спектакля выстроена очень эстетично и рассчитана на бесконечное количество толкований: Онегин одиноко сидит на стуле, вместо его тени вносят конструкцию человека, набитого то ли черными перьями, то ли сгоревшей бумагой. К тени подносят вентилятор, и черное нутро выдувает прочь из оболочки. Возможно, это метафора пустоты, которая съедает Онегина изнутри. Или такой конец демонстрирует, что современный Онегин не способен любить, не может вырваться из замкнутого круга, и обречен исчезнуть, как и Ленский. От самого спектакля тоже не остается никаких эмоций, их словно сдувает вентилятором, и в качестве послевкусия остается одна русская хандра.
