В мае молодой режиссер представит в нашем городе еще одну премьеру – «Гедду Габлер» Генрика Ибсена. Тимофей Кулябин рассказал корреспонденту Сибкрай.ru о том, чем похожи Башмачкин и Гедда Габлер, и почему Новосибирск лучше Санкт-Петербурга.
- Как появилась идея поставить «Шинель» на питерских подмостках?
- Меня пригласили в Санкт-Петербург в качестве режиссера, и я решил поставить что-то петербургское. Сразу вспомнил петербургский цикл Гоголя, и «Шинель». Меня с Гоголем многое связывает в жизни. И тем более «Шинель» - это повесть об атмосфере Санкт-Петербурга.
- Не могли бы вы для новосибирских зрителей рассказать, о чем этот спектакль?
- Это спектакль о некой системе социальных условностей и дресс-кодов в современном мире, где все упорядочено, внятно и комфортно. Это мир, в котором личность, не упакованная в современный стандарт восприятия и поведения, обречена на гибель.
- Образ Башмачкина в спектакле подчеркнуто отличается от описания в повести Гоголя. Как вы подбирали актера на эту роль: сначала представили образ Башмачкина и подобрали под него актера или увидели актера и поняли, что герой должен быть таким?
- Никогда не представляю себе образ персонажа отдельно от актера. Я искал какую-то небанальную харизму, актера, внешне не подходящего на роль Башмачкина. Из тех, кого я видел, Роман Агеев был наиболее интересен, вокруг него закручивался этот спектакль. Учитывая его природу, подбирались остальные персонажи.
- Как вам работалось с питерскими актерами?
- «Приют комедианта» - это театр, где нет постоянной труппы, актеры работают по контракту. Режиссер волен выбрать исполнителя из любого театра. Этот спектакль я должен был поставить два года назад. Но по различным обстоятельствам постановка переносилась, и актерский состав за исключением главного героя все время менялся. Из-за этого возникла сложность собрать актеров. В столичных театрах основная проблема – графики актеров. У них много халтур, съемок, сериалов, озвучек. Это усложняет работу над спектаклем. Поэтому когда я, наконец, приступил к работе, с актерами заключили специальный контракт, чтобы в течение полутора месяцев они максимально принадлежали мне.
- Удалось научиться чему-то новому, работая над постановкой «Шинель. Dress Code»?
- Конечно, это ведь часть профессии. Ты должен всегда учиться. Репетиции спектакля – это процесс, который ты организуешь и он не похож, и всякий раз не должен быть похож на предыдущий. Это живое общение с людьми, а я стараюсь относиться к актерам, в первую очередь, как к людям, которые выполняют мои задачи. Мне нравится работать не просто с коллективом, а с группой заинтересованных людей, у которых есть чему поучиться. Во время работы над спектаклем «Шинель. Dress Code» возникали в основном проблемы технического толка: в театре нет репетиционных залов. У них отдельные репетиционные помещения, находящиеся в стороне от театра, что не очень удобно. Хотя все службы театра работали на высшем уровне, если был нужен реквизит, через час приезжала машина и привозила все, что надо. Со всеми сложностями мы с театром счастливо справились.
- В вашем спектакле нет петербургского мифа и маленького человека. Что же осталось в постановке от Гоголя?
- От Гоголя в этом спектакле все от начала и до конца. Просто мне не интересно разукрасить текст, написанный на бумаге – это задача примитивная. Я старался услышать эту историю, как она может звучать сегодня. Зачем я буду рассказывать про чиновников 19 века, которые ездили в санках - это никому не нужно. Задача проиллюстрировать художественное произведении — уже более 50 лет мертва, но, к сожалению, театры в России всё ещё её ставят перед собой. Режиссура – это не пересказ авторского текста, это диалог с ним. С точки зрения композиции, сюжета, природы – спектакль гоголевский на 100 процентов. Я очень деликатно и тонко выстраивал спектакль, исходя из конструкции Гоголя. Повесть – это база, на которой мы строим свой рассказ, но ключевые повороты в этой конструкции и ключевые смыслы – гоголевские, мы ими очень дорожили.
- Вам интересно работать в других театрах?
- Интересно, но я с осторожностью выбираю место работы. Театр может быть замечательный и престижный, но я понимаю, что по духу я человек не из этого театра. В «Красном факеле» я работаю давно и у меня есть уникальная возможность работать с артистами на другом уровне. С актерами, с которыми вы давно вместе, можно пойти дальше, чем с актером, с которым ты встречаешься первый раз. Даже если вы талантливы, время – это немаловажный фактор в профессии. Когда два человека проводят вместе долгое время, им, как в жизни, становится проще друг с другом.
- Есть уже предложения из других театров страны?
- Я ежедневно веду переговоры с разными театрами. Но я работаю в «Красном факеле» и мои планы на ближайшие два-три сезона связаны с ним. В конце этого сезона у меня будет постановка в Москве, есть несколько предложений от заграничных театров, но пока их озвучивать не буду, потому что ни с одним из театров контракт я еще не подписал.
- Вы работаете в разных театрах России. Как ощущаете, новосибирский театр по праву называют провинциальным?
- Я считаю, что провинциальность понятие не географическое, а ментальное. В районе Садового кольца провинциальных театров больше, чем за Уралом. Новосибирск – самый театральный город России по соотношению количества театров и их качества. В городе около пяти крупных театров с высочайшим уровнем организации труда, постановочной культурой, с отбором репертуара и громкими режиссерскими именами. Я не говорю о творческих победах, к сожалению, это фактор, который очень сложно контролировать. Можно пригласить хорошего режиссера, дать ему замечательных актеров, много денег, но ничего не получится. А может случиться наоборот: неизвестный человек поставит гениальный спектакль. В Санкт-Петербурге и Москве по-настоящему хороших театров не так уж много.
- А что вам из последних новосибирских постановок понравилось?
- «Август. Графство Осейдж» Марата Гацалова в «Глобусе». В этой постановке удалось многое. Это очень серьезная и нетипичная для «Глобуса» работа. Здесь актеры существуют в манере, непохожей на их обычную, слегка дельартовскую. «Август» - серьезная, профессиональная работа.
- Вы часто ставите спектакли по классическим произведениям и почти не берете пьесы современных драматургов. Почему?
- В своих постановках я отталкиваюсь от текста, мне должно быть интересно его поставить. В современном тексте я не могу найти нужного мне объема или мотивации, чтобы сделать его сценическим. Возможно, со временем я приду к этому. Сегодня много моих коллег – молодых режиссеров – занимаются современной драматургией. Есть кому поработать и без меня.
- Боитесь конкуренции?
- Нет, не боюсь. Я не понимаю, как подступиться к этому жанру. Современную драматургию я понимаю на уровне концепта, но не применительно к сценическому языку. То, что на бумаге может быть неожиданно, ярко и свежо, потом на сцене рассыплется. Я этого боюсь. А Шекспир не рассыпается никогда. Ты можешь сам рассыпаться, а с ним ничего не случится.
- Сейчас в моде политическая драма. Как вы относитесь к такому виду спектаклей?
- Я не видел, к сожалению, ни одного политического спектакля. Но я считаю, что театр должен реагировать на то, что происходит в российском обществе. Я знаю, что в Москве открылся «Политеатр» – это интересно, в июне поеду в столицу и схожу. Я рад, что театр начинает реагировать на то, что происходит в жизни. Театр сейчас изолирован, как будто ничего вокруг не происходит. Это пугает: мир изменился, а в театре все как раньше. И такие злободневные проекты дают толчок основному театральному мейнстриму.
- А вы сами не хотите поставить политический спектакль?
- Я прекрасно осознаю, что это за страна, что никогда не будет по-другому, и кричать об этом нет смысла. Я рос не в Советском Союзе, а в России, и со мной не происходило ментальных ломок. Поэтому я более спокоен. Свою гражданскую позицию я могу выразить на митинге, но не в театре. Я считаю, что могу и должен заниматься театром на более серьезном уровне, чем делать агитку на сцене.
- А вы делаете спектакли для людей своего поколения?
- Наверное, да. Я, безусловно, ориентируюсь на зрителей, но не могу сказать, что выделяю какие-то целевые группы. На первом этапе работы я учитываю город и театр, в котором делаю постановку. Но все это перестает иметь значение, когда переходишь к решению творческих задач.
- Для вас важна реакция зрителей?
- И да, и нет. Сказать, что я такой режиссер, которому все равно, что скажет зритель, значит слукавить. Но я не думаю, что реакция публики способна изменить мое отношение к спектаклям. Я достаточно адекватно оцениваю спектакли и работу актеров или художников в моей постановке.
- А как вы бы оценили «Шинель. Dress Code»?
- С тем ресурсом, который у меня был: малая сцена, сжатые сроки, группа актеров, которые первый раз встретилась на площадке, - считаю, побед в постановке больше, чем поражений. Конечно, всегда есть куда двигаться, но в этом спектакле я сделал многие вещи в первый раз, и уж точно не проиграл.
- Недавно вы приступили к репетициям пьесы Ибсена «Гедда Габлер». Чем она вам интересна?
- Тем же, чем мне была интересна «Шинель». Меня интересует тема «совершенного» мира, который ничто не спасет. Фигура главной героини любопытна, потому что она асоциальна. В семье, в любой социальной группе существует распределение ролей – это естественно, но Гедда Габлер существует вне роли, и это мне интересно.
- Еще одна классическая постановка, над которой вы работаете – «Онегин». Действие пушкинского романа будет перенесено в наше время?
- Не важно, в какое время перенесен спектакль, не это делает спектакль современным. Понимаете, современный спектакль – это не когда герои одели джинсы, а когда в постановке современный тип мышления, сценический язык, диалог с материалом. В спектакле «Онегин» будет странное время. Мы будем конструировать свою реальность в рамках спектакля. Сама суть спектакля – создать некую действительность, где есть Онегин, Татьяна, Ленский. Этот роман настолько затаскан, что пробу ставить негде. Чтобы понять великий роман о русской культуре, надо его разрушить и собрать заново. В спектакле не будет никакой атрибутики, адресующей к той или иной эпохе, но будет попытка воссоздать какие-то звуки, запахи, состояния, связанные с романом Пушкина. Постановка не будет иллюстрацией романа, и школьники, посмотрев этот спектакль, не смогут написать сочинение по литературе, не читая первоисточника.
- Такой подход по разрушению текста к Гоголю тоже применялся?
- Нет, у Гоголя мы ничего не разрушали, а только взяли, что нам нужно. Это было похоже на перекладывание схемы – вместо департамента офис, вместо маленького большой. Скорее я взял формулу Гоголя, изменил одно из значений, но так, чтоб результат получился одинаковый. Этот новый набор значений создает необычный эффект. А в «Онегине» нужно будет создать свою формулу.
- То есть идея постановки «Евгения Онегина» уже есть, осталось все поставить?
- Эта идея подвижна, я ее не озвучиваю даже актерам. Этот роман для меня очень личный и я периодически пытаюсь вести диалог с самим собой на репетициях. «Онегин» – сложная работа, больше чем просто постановка, скорее эксперимент над собой. Мы долго репетировали спектакль, и у нас накопилось много рабочего материала – сцен, проб, аудио и видеоматериала, с которым надо дальше разбираться. Я поставил себе сложную задачу, и добиться этого результата так просто не получится. Быстро выпустить спектакль – значит его загубить. Поэтому было принято решение продолжить работу над спектаклем «Онегин» – его премьера состоится осенью 2012 года. А в этом сезоне зрители увидят «Гедду Габлер».
В мае молодой режиссер представит в нашем городе еще одну премьеру – «Гедду Габлер» Генрика Ибсена. Тимофей Кулябин рассказал корреспонденту Сибкрай.ru о том, чем похожи Башмачкин и Гедда Габлер, и почему Новосибирск лучше Санкт-Петербурга.
Тимофей Кулябин: Роман о русской культуре нужно разрушить и собрать заново
Елена Жукова
- Как появилась идея поставить «Шинель» на питерских подмостках?
- Меня пригласили в Санкт-Петербург в качестве режиссера, и я решил поставить что-то петербургское. Сразу вспомнил петербургский цикл Гоголя, и «Шинель». Меня с Гоголем многое связывает в жизни. И тем более «Шинель» - это повесть об атмосфере Санкт-Петербурга.
- Не могли бы вы для новосибирских зрителей рассказать, о чем этот спектакль?
- Это спектакль о некой системе социальных условностей и дресс-кодов в современном мире, где все упорядочено, внятно и комфортно. Это мир, в котором личность, не упакованная в современный стандарт восприятия и поведения, обречена на гибель.
- Образ Башмачкина в спектакле подчеркнуто отличается от описания в повести Гоголя. Как вы подбирали актера на эту роль: сначала представили образ Башмачкина и подобрали под него актера или увидели актера и поняли, что герой должен быть таким?
- Никогда не представляю себе образ персонажа отдельно от актера. Я искал какую-то небанальную харизму, актера, внешне не подходящего на роль Башмачкина. Из тех, кого я видел, Роман Агеев был наиболее интересен, вокруг него закручивался этот спектакль. Учитывая его природу, подбирались остальные персонажи.
- Как вам работалось с питерскими актерами?
- «Приют комедианта» - это театр, где нет постоянной труппы, актеры работают по контракту. Режиссер волен выбрать исполнителя из любого театра. Этот спектакль я должен был поставить два года назад. Но по различным обстоятельствам постановка переносилась, и актерский состав за исключением главного героя все время менялся. Из-за этого возникла сложность собрать актеров. В столичных театрах основная проблема – графики актеров. У них много халтур, съемок, сериалов, озвучек. Это усложняет работу над спектаклем. Поэтому когда я, наконец, приступил к работе, с актерами заключили специальный контракт, чтобы в течение полутора месяцев они максимально принадлежали мне.
- Удалось научиться чему-то новому, работая над постановкой «Шинель. Dress Code»?
- Конечно, это ведь часть профессии. Ты должен всегда учиться. Репетиции спектакля – это процесс, который ты организуешь и он не похож, и всякий раз не должен быть похож на предыдущий. Это живое общение с людьми, а я стараюсь относиться к актерам, в первую очередь, как к людям, которые выполняют мои задачи. Мне нравится работать не просто с коллективом, а с группой заинтересованных людей, у которых есть чему поучиться. Во время работы над спектаклем «Шинель. Dress Code» возникали в основном проблемы технического толка: в театре нет репетиционных залов. У них отдельные репетиционные помещения, находящиеся в стороне от театра, что не очень удобно. Хотя все службы театра работали на высшем уровне, если был нужен реквизит, через час приезжала машина и привозила все, что надо. Со всеми сложностями мы с театром счастливо справились.
- В вашем спектакле нет петербургского мифа и маленького человека. Что же осталось в постановке от Гоголя?
- От Гоголя в этом спектакле все от начала и до конца. Просто мне не интересно разукрасить текст, написанный на бумаге – это задача примитивная. Я старался услышать эту историю, как она может звучать сегодня. Зачем я буду рассказывать про чиновников 19 века, которые ездили в санках - это никому не нужно. Задача проиллюстрировать художественное произведении — уже более 50 лет мертва, но, к сожалению, театры в России всё ещё её ставят перед собой. Режиссура – это не пересказ авторского текста, это диалог с ним. С точки зрения композиции, сюжета, природы – спектакль гоголевский на 100 процентов. Я очень деликатно и тонко выстраивал спектакль, исходя из конструкции Гоголя. Повесть – это база, на которой мы строим свой рассказ, но ключевые повороты в этой конструкции и ключевые смыслы – гоголевские, мы ими очень дорожили.
- Вам интересно работать в других театрах?
- Интересно, но я с осторожностью выбираю место работы. Театр может быть замечательный и престижный, но я понимаю, что по духу я человек не из этого театра. В «Красном факеле» я работаю давно и у меня есть уникальная возможность работать с артистами на другом уровне. С актерами, с которыми вы давно вместе, можно пойти дальше, чем с актером, с которым ты встречаешься первый раз. Даже если вы талантливы, время – это немаловажный фактор в профессии. Когда два человека проводят вместе долгое время, им, как в жизни, становится проще друг с другом.
- Есть уже предложения из других театров страны?
- Я ежедневно веду переговоры с разными театрами. Но я работаю в «Красном факеле» и мои планы на ближайшие два-три сезона связаны с ним. В конце этого сезона у меня будет постановка в Москве, есть несколько предложений от заграничных театров, но пока их озвучивать не буду, потому что ни с одним из театров контракт я еще не подписал.
- Вы работаете в разных театрах России. Как ощущаете, новосибирский театр по праву называют провинциальным?
- Я считаю, что провинциальность понятие не географическое, а ментальное. В районе Садового кольца провинциальных театров больше, чем за Уралом. Новосибирск – самый театральный город России по соотношению количества театров и их качества. В городе около пяти крупных театров с высочайшим уровнем организации труда, постановочной культурой, с отбором репертуара и громкими режиссерскими именами. Я не говорю о творческих победах, к сожалению, это фактор, который очень сложно контролировать. Можно пригласить хорошего режиссера, дать ему замечательных актеров, много денег, но ничего не получится. А может случиться наоборот: неизвестный человек поставит гениальный спектакль. В Санкт-Петербурге и Москве по-настоящему хороших театров не так уж много.
- А что вам из последних новосибирских постановок понравилось?
- «Август. Графство Осейдж» Марата Гацалова в «Глобусе». В этой постановке удалось многое. Это очень серьезная и нетипичная для «Глобуса» работа. Здесь актеры существуют в манере, непохожей на их обычную, слегка дельартовскую. «Август» - серьезная, профессиональная работа.
- Вы часто ставите спектакли по классическим произведениям и почти не берете пьесы современных драматургов. Почему?
- В своих постановках я отталкиваюсь от текста, мне должно быть интересно его поставить. В современном тексте я не могу найти нужного мне объема или мотивации, чтобы сделать его сценическим. Возможно, со временем я приду к этому. Сегодня много моих коллег – молодых режиссеров – занимаются современной драматургией. Есть кому поработать и без меня.
- Боитесь конкуренции?
- Нет, не боюсь. Я не понимаю, как подступиться к этому жанру. Современную драматургию я понимаю на уровне концепта, но не применительно к сценическому языку. То, что на бумаге может быть неожиданно, ярко и свежо, потом на сцене рассыплется. Я этого боюсь. А Шекспир не рассыпается никогда. Ты можешь сам рассыпаться, а с ним ничего не случится.
- Сейчас в моде политическая драма. Как вы относитесь к такому виду спектаклей?
- Я не видел, к сожалению, ни одного политического спектакля. Но я считаю, что театр должен реагировать на то, что происходит в российском обществе. Я знаю, что в Москве открылся «Политеатр» – это интересно, в июне поеду в столицу и схожу. Я рад, что театр начинает реагировать на то, что происходит в жизни. Театр сейчас изолирован, как будто ничего вокруг не происходит. Это пугает: мир изменился, а в театре все как раньше. И такие злободневные проекты дают толчок основному театральному мейнстриму.
- А вы сами не хотите поставить политический спектакль?
- Я прекрасно осознаю, что это за страна, что никогда не будет по-другому, и кричать об этом нет смысла. Я рос не в Советском Союзе, а в России, и со мной не происходило ментальных ломок. Поэтому я более спокоен. Свою гражданскую позицию я могу выразить на митинге, но не в театре. Я считаю, что могу и должен заниматься театром на более серьезном уровне, чем делать агитку на сцене.
- А вы делаете спектакли для людей своего поколения?
- Наверное, да. Я, безусловно, ориентируюсь на зрителей, но не могу сказать, что выделяю какие-то целевые группы. На первом этапе работы я учитываю город и театр, в котором делаю постановку. Но все это перестает иметь значение, когда переходишь к решению творческих задач.
- Для вас важна реакция зрителей?
- И да, и нет. Сказать, что я такой режиссер, которому все равно, что скажет зритель, значит слукавить. Но я не думаю, что реакция публики способна изменить мое отношение к спектаклям. Я достаточно адекватно оцениваю спектакли и работу актеров или художников в моей постановке.
- А как вы бы оценили «Шинель. Dress Code»?
- С тем ресурсом, который у меня был: малая сцена, сжатые сроки, группа актеров, которые первый раз встретилась на площадке, - считаю, побед в постановке больше, чем поражений. Конечно, всегда есть куда двигаться, но в этом спектакле я сделал многие вещи в первый раз, и уж точно не проиграл.
- Недавно вы приступили к репетициям пьесы Ибсена «Гедда Габлер». Чем она вам интересна?
- Тем же, чем мне была интересна «Шинель». Меня интересует тема «совершенного» мира, который ничто не спасет. Фигура главной героини любопытна, потому что она асоциальна. В семье, в любой социальной группе существует распределение ролей – это естественно, но Гедда Габлер существует вне роли, и это мне интересно.
- Еще одна классическая постановка, над которой вы работаете – «Онегин». Действие пушкинского романа будет перенесено в наше время?
- Не важно, в какое время перенесен спектакль, не это делает спектакль современным. Понимаете, современный спектакль – это не когда герои одели джинсы, а когда в постановке современный тип мышления, сценический язык, диалог с материалом. В спектакле «Онегин» будет странное время. Мы будем конструировать свою реальность в рамках спектакля. Сама суть спектакля – создать некую действительность, где есть Онегин, Татьяна, Ленский. Этот роман настолько затаскан, что пробу ставить негде. Чтобы понять великий роман о русской культуре, надо его разрушить и собрать заново. В спектакле не будет никакой атрибутики, адресующей к той или иной эпохе, но будет попытка воссоздать какие-то звуки, запахи, состояния, связанные с романом Пушкина. Постановка не будет иллюстрацией романа, и школьники, посмотрев этот спектакль, не смогут написать сочинение по литературе, не читая первоисточника.
- Такой подход по разрушению текста к Гоголю тоже применялся?
- Нет, у Гоголя мы ничего не разрушали, а только взяли, что нам нужно. Это было похоже на перекладывание схемы – вместо департамента офис, вместо маленького большой. Скорее я взял формулу Гоголя, изменил одно из значений, но так, чтоб результат получился одинаковый. Этот новый набор значений создает необычный эффект. А в «Онегине» нужно будет создать свою формулу.
- То есть идея постановки «Евгения Онегина» уже есть, осталось все поставить?
- Эта идея подвижна, я ее не озвучиваю даже актерам. Этот роман для меня очень личный и я периодически пытаюсь вести диалог с самим собой на репетициях. «Онегин» – сложная работа, больше чем просто постановка, скорее эксперимент над собой. Мы долго репетировали спектакль, и у нас накопилось много рабочего материала – сцен, проб, аудио и видеоматериала, с которым надо дальше разбираться. Я поставил себе сложную задачу, и добиться этого результата так просто не получится. Быстро выпустить спектакль – значит его загубить. Поэтому было принято решение продолжить работу над спектаклем «Онегин» – его премьера состоится осенью 2012 года. А в этом сезоне зрители увидят «Гедду Габлер».
