«Ехали двое суток в «Газели» туда и двое суток обратно,- рассказывает Владимир Зуев. - Мамы рассказывали, как провожали своих сыновей в армию, как узнали, что они пропали без вести. Как они поехали в Чечню искать детей, как выживали там, как искали. Я тогда понял, что единственное, что я могу сделать для этих мам, это написать про них, рассказать всем-всем про их любовь, про их материнский подвиг. Слава Богу, появилась пьеса. Я рад, что про мамочек узнали тысячи людей, надеюсь, что пьеса или спектакль что-то поменяли в них».

На сцене «Глобуса» подвал с четырьмя двухъярусными кроватями, на которых матери гадают о судьбе сыновей. Зрители не сразу понимают, на какой войне ищут мамочки своих детей, и лишь постепенно прорисовываются черты Чеченской кампании: маковые поля, телевизионщики в поисках горячих сюжетов, и тысячи молодых парней, закопанных в чужую землю. И все же слово «Чечня» ни разу не произносится со сцены. Потому что материнская любовь не имеет временных границ, и подобная история могла произойти на любой войне.
Материнский инстинкт возвращает женщин почти к первобытным гаданиям: они раскладывают пасьянсы и спят на карте местности, в надежде узнать, где захоронены сыновья.

Невидимой пуповиной, связывающей сыновей и матерей в спектакле становится земля. В могилах лежат мертвые солдаты, в подземелье ночуют полуживые мамочки – так жизнь соединяется со смертью.
Мир живых и мертвых оказывается в спектакле очень зыбким: пока мамочки спят, на втором ярусе их кроватей прыгают и курят мертвые сыновья. Утром наоборот, матери идут копать могилы в поисках своих спящих сыновей.

Диалоги мертвых солдат, которые силой разума могут передвигаться в пространстве, ужасают. Получается, что ни рая, ни покоя, погибшие не заслужили. Единственное о чем мечтают мертвые – это найти маму и упокоиться в родной земле.
«ПЕРВЫЙ. А чего делать-то? Мы же закопанные?
ВТОРОЙ. У рыжих и с мозгами беда до кучи. Я вот вчера даже девчонку местную отшпилил. Ты забудь про труп свой. Мозги – вот сила! Представь, и ништяк все будет!»
ПЕРВЫЙ. Меня найти должны... (Плачет.) Мамочка, я здесь, мамочка!
ВТОРОЙ. Я здесь, мамочка! Мамочка!
ТРЕТИЙ. Забери уже меня, мамочка! Мамочка, моя, мамочка.
Материнская любовь в спектакле настолько абсолютизирована, что зрители не сомневаются – мамы найдут сыновей. Даже если придется сделать это ценой своей жизни.

Самым острым моментом спектакля становится эпизод, когда мать идет искать своего сына, чье тело лежит на мине. Мертвый солдат пытается остановить маму, спасти ее.
АНДРЕЙ. Мама, мамочка, мамка, я живой, в плену я! Уходи отсюда! Меня когда прикапывали, гранату под меня положили, чтобы не поглумился никто. Уходи, мама.

Но назвать жизнью, эти бесконечные поиски мертвого сына, нельзя. Когда мать Андрея, раскапывая его тело, подрывается на мине, она формально умирает, но на самом деле воскресает. Режиссер подчеркивает этот переход в мир мертвых сменой одежды: мамочка вместо ободранной куртки выходит на сцену в нежно голубом платье. Мать и сын встречаются, и это важный для спектакля итог: ничто не может разлучить ребенка и его мать, даже смерть.
Простая истина в военных декорациях, словно оголенный провод бьет в самое сердце, так, что каждый зритель, вытирая слезы, вспоминает про свою мамочку.