Arial<#two#>>«Кислород» выходит в российский прокат 30 июля, но прежде, 23 июля, его увидели на родине автора в Иркутске. А еще раньше – в Новосибирске, который стал четвертым городом России в туре московского режиссера Ивана Вырыпаева и польской актрисы Каролины Грушки, сыгравшей главную роль. «Кислород» к нам попал уже титулованным – он удостоился лавров «Кинотавра-2009»: «Лучшая режиссура», «Лучшая музыка», премия Гильдии киноведов и кинокритиков «Белый слон».
Arial<#two#>>– Иван, у нас в Новосибирске есть такая легенда, что режиссера и драматурга Ивана Вырыпаева открыл наш местный фестиваль независимых театров «СибАльтера»…
Arial<#two#>>– Это не легенда. Это правда. Я сильно обязан этому фестивалю. В 2000-м году я отправил их Иркутска в Новосибирск для конкурсного отбора кассету с моим самым первым спектаклем, который поставил по моей самой первой пьесе «Сны» в театре-студии «Пространство игры». Нас пригласили участвовать с этим спектаклем в «СибАльтере», там я познакомился с Михаилом Угаровым, он позвал меня в Москву, в Театр.doc., где я сделал спектакли «Кислород», «Бытие номер два», которые стали лауреатами фестивалей «Золотая маска» и «Новая драма»…
Arial<#two#>>– Виктория Холодова, директор «СибАльтеры», рассказывала, что вы, посылая кассету на фестиваль, звонили из Иркутска и просили вернуть, так как на новую кассету нет денет. Неужели правда?
Arial<#two#>>– Правда. Жаль, что у вас больше нет этого фестиваля.
Arial<#two#>>– Нет денег – нет и фестиваля. А вот скажите, Иван, каков бюджет фильма «Кислород»? И откуда деньги?
Arial<#two#>>– Бюджет картины 3 300 000 долларов. Мне стыдно за этот бюджет, но не я его назначал. Для Америки это малобюджетный фильм. В нашей стране я сделал бы картину в три раза дешевле, но в российских условиях, многое неосуществимо. У нас было девяносто версий монтажа! Кинопроизводство на Западе обгоняет Россию на много лет, прежде всего сокращается время, потраченное на фильм. Я хотел бы экранизировать все свои пьесы именно в России, но у меня нет на это денег. Продюсеры не хотят со мной работать, я сам хожу за ними! А они мне: «Вань, отстань, это все дорого». Но я-то хочу делать дешевые фильмы!
Arial<#two#>>– А хотели бы уйти из театра в кино?
Arial<#two#>>– Кино я занимаюсь два с половиной года, а театром – пятнадцать лет. Я вырос в театре, воспитан театром. Театр – это живое, то, что происходит здесь и сейчас. Кино – это тоже здесь и сейчас, но мало что от меня зависит. Шестьдесят человек делают фильм, и далеко не все заинтересованы в конечном результате. Я живу своим фильмом, выкладываюсь на сто пятьдесят процентов, но если бы мне предложили делать одну картину за другой, то не согласился бы.
Arial<#two#>>Но в театре у меня складывается далеко не так, как хотелось бы. В Европе существует сорок постановок моих пьес, а в России – только «Валентинов день» (если не считать моих собственных постановок). У меня с этой пьесой нелады. Да, эта пьеса – мой ребенок, но ребенок-урод. Она написана не для театра, а для одной знаменитой актрисы, с которой Кирилл Серебренников собирался ставить спектакль, но он так и не состоялся. Ирония в том, что все театры взялись ставить именно эту пьесу, а других пьес как будто нет. Мне дали премию «Лучший драматург Германии», но я все-таки не немец! Мне хочется, чтобы пьесы шли именно в России. Это странно, что они идут в Германии. Но и пьесы у меня странные, я отдаю себе в этом отчет.
Arial<#two#>>Правда, «Кислород» – пьеса достаточно простая. У нас тысячи театров, и неужели в Хабаровске или Новосибирске нет двух актеров, которые хотели бы сыграть эту пьесу? Это же интересный молодежный материал! Проблема не в том, что нет актеров, а в том, что так устроен консервативный театр, для которого это не высокая драматургия, а всего лишь молодежный андеграунд. Я понимаю, Гельман, Вампилов – великие авторы, но они устарели, устарел их язык. Ну нельзя же все время играть «А зори здесь тихие!»
Arial<#two#>>– Конечно, новый язык – это фильм-клип, но ведь клиповое сознание приводит молодежь к неспособности воспринимать искусство серьезно и глубоко…
Arial<#two#>>– Клип – это тот формат, который существует сегодня. Другого нет. У нас есть нарративное и дискурсивное мышление. Некий дискурс – он впереди, и в этом нет ничего плохого, неважно, как ты говоришь, важно, о чем ты говоришь. Будет молодежь лучше или хуже, зависит от темы, но не от способа разговора. В данном случае текст так написан, что иного формата просто не может быть. Рэп-поэзия является одной из лучших поэзий. Рэп – разве это не искусство? На этом языке можно говорить сильные вещи. Акмеизм был его предшественником в Серебряном веке – и ведь тоже можно было сказать: какой кошмар! А Пушкин, его шестистопный ямб – что же происходит, зачем они вместе все намешали?
Arial<#two#>>– Но клип – это сугубо молодежный формат?
Arial<#two#>>– Нет, конечно. Подобный монтаж использовал Жан-Люк Годар в фильме «На последнем дыхании». Такое еще делал знаменитый режиссер Александр Шеин – документальные фильмы для съездов он снимал под Маяковского. Это было невероятно сильно, они не остались в истории кинематографа только потому, что политически ангажированы – он делал их для коммунистических собраний. Но это круто было сделано! А мне это понадобилось затем, чтобы показать, как все в мире распадается на части, как у нас все развалилось, разлетелось, рассыпалось…
Arial<#two#>>– Но адресован-то ваш фильм прежде всего молодежи?
Arial<#two#>>– Я сделал фильм не как авторское высказывание. Это не самовыражение. Я сделал его для зрителя. Не для избранных, не для эстета с «Золотой пальмовой ветви», а для молодого зрителя, который размышляет о жизни и ищет ответы на вопросы о ней. «Кислород» назвали фестивальной картиной, но когда я делал ее, то меньше всего думал о фестивале и больше – о зрителе.
Arial<#two#>>– Что вы думали о зрителе вашего родного города?
Arial<#two#>>– Конечно, Иркутск не может претендовать на такой кинотеатр, как «Победа», там все происходит на задворках. И все же я хочу, чтобы иркутяне втянулись в диалог, им это нужно больше, чем новосибирцам. Потому что у вас такой ветер здесь – то одни приезжают, то другие! В Иркутске с этим проблема – застой, ничего не происходит. А мне хочется, чтобы что-то происходило – пусть не принимают мой фильм, пусть не любят фильм, но лишь бы что-то происходило!
Arial<#two#>>– Главное в «Кислороде» для вас – что?
Arial<#two#>>Для меня здесь главный герой – текст. Главное – не актеры, не режиссер, не звукооператор, они только обслуживают текст. Все киношники говорят, что текст – их главный враг, все продюсеры твердят: «У тебя здесь такой огромный кусок текста, давай уберем!» А «Кислород» – это первая попытка в нашем кино заставить текст работать. На «Кинотавре» ко мне подошел житель Сочи, ему очень понравился текст, но, сказал он, фильм слабее, чем текст. И я понял, что все случилось – фильм к нему пришел через текст.
Arial<#two#>>– А что значит текст для Каролины Грушки? В фильме есть эпизод на польском языке, но она отлично говорит по-русски!
Arial<#two#>>– Первый раз я работал с европейской актрисой. Я не хочу сказать, что наши актеры хуже, конечно, они лучше, но Каролина меня потрясла! В первый же день съемок она пришла на площадку с выученным текстом! Это у нас все постоянно опаздывают, невозможно никого сдвинуть ни криком, ни ором, а в Европе все жестко. Каролину воспитал буржуазный опыт жизни. А ведь раньше она плохо знала русский язык – специально выучила его для съемок в «Кислороде». На эту роль я даже не делал кинопроб…
Arial<#two#>>– Герои фильма, девушка Саша и парень Саша, читая рэп, переосмысливают десять библейских заповедей, перенося их в реальную жизнь. Они ищут ответы, но не находят их!
Arial<#two#>>– В фильме нет конкретных ответов – только набор вопросов. Два героя в современном мире, таком, какой он есть, пытаются отыскать смысл. Это не социальный фильм, он не про войну в Ираке, и не про наркотики – герои просто в этом живут. Они поднимают не тему отдельно взятой религии, а вечные темы – вечные законы бытия. Все меняется, а законы вечны – вот в чем основной конфликт. В Библии сказано: не убий. Безо всякого «но». Не убий – и все, точка. Но у каждого своя правда. Нельзя убивать, но… «Но» – это самая страшная вещь.
– А Вы не допускаете такого восприятия «Кислорода», когда переосмысление заповедей значит для зрителя если не отрицание их, то сомнение в их универсальности?
Arial<#two#>>– Ни в коем случае! Нет! Не могу согласиться с вами ни секунды! Разве заповедь «Ни убий» потеряла свою актуальность? Мой герой мыслит: да как же так? Сказано «ни убий», а Санек взял и убил. Значит, допускается? И в этом есть его заблуждение. А для меня «не убий» – и точка. Не убий комара. Не убий корову. Никого нельзя убивать! Поэтому я вегетарианец – не ем мяса. Раз сказал господь «не убий» – значит не убий. Сказал «не укради» – не укради. Разве может быть у этих заповедей еще какое-то толкование? Другое дело, мы должны их осмыслить. Их заездили, заговорили. А понять, почему не убей, – это важно. Если мы не убиваем потому, что нам кто-то запретил – это одно. А если мы поймем, почему это нельзя делать – то и нападать не захочется, и защищаться будет не от кого. Надо начать с себя, чтобы не стать тем, кто нападает! Если каждый начнет с себя, некому будет нападать...
Arial<#two#>>«Кислород» выходит в российский прокат 30 июля, но прежде, 23 июля, его увидели на родине автора в Иркутске. А еще раньше – в Новосибирске, который стал четвертым городом России в туре московского режиссера Ивана Вырыпаева и польской актрисы Каролины Грушки, сыгравшей главную роль. «Кислород» к нам попал уже титулованным – он удостоился лавров «Кинотавра-2009»: «Лучшая режиссура», «Лучшая музыка», премия Гильдии киноведов и кинокритиков «Белый слон».
Arial<#two#>>– Иван, у нас в Новосибирске есть такая легенда, что режиссера и драматурга Ивана Вырыпаева открыл наш местный фестиваль независимых театров «СибАльтера»…
Arial<#two#>>– Это не легенда. Это правда. Я сильно обязан этому фестивалю. В 2000-м году я отправил их Иркутска в Новосибирск для конкурсного отбора кассету с моим самым первым спектаклем, который поставил по моей самой первой пьесе «Сны» в театре-студии «Пространство игры». Нас пригласили участвовать с этим спектаклем в «СибАльтере», там я познакомился с Михаилом Угаровым, он позвал меня в Москву, в Театр.doc., где я сделал спектакли «Кислород», «Бытие номер два», которые стали лауреатами фестивалей «Золотая маска» и «Новая драма»…
Arial<#two#>>– Виктория Холодова, директор «СибАльтеры», рассказывала, что вы, посылая кассету на фестиваль, звонили из Иркутска и просили вернуть, так как на новую кассету нет денет. Неужели правда?
Arial<#two#>>– Правда. Жаль, что у вас больше нет этого фестиваля.
Arial<#two#>>– Нет денег – нет и фестиваля. А вот скажите, Иван, каков бюджет фильма «Кислород»? И откуда деньги?
Arial<#two#>>– Бюджет картины 3 300 000 долларов. Мне стыдно за этот бюджет, но не я его назначал. Для Америки это малобюджетный фильм. В нашей стране я сделал бы картину в три раза дешевле, но в российских условиях, многое неосуществимо. У нас было девяносто версий монтажа! Кинопроизводство на Западе обгоняет Россию на много лет, прежде всего сокращается время, потраченное на фильм. Я хотел бы экранизировать все свои пьесы именно в России, но у меня нет на это денег. Продюсеры не хотят со мной работать, я сам хожу за ними! А они мне: «Вань, отстань, это все дорого». Но я-то хочу делать дешевые фильмы!
Arial<#two#>>– А хотели бы уйти из театра в кино?
Arial<#two#>>– Кино я занимаюсь два с половиной года, а театром – пятнадцать лет. Я вырос в театре, воспитан театром. Театр – это живое, то, что происходит здесь и сейчас. Кино – это тоже здесь и сейчас, но мало что от меня зависит. Шестьдесят человек делают фильм, и далеко не все заинтересованы в конечном результате. Я живу своим фильмом, выкладываюсь на сто пятьдесят процентов, но если бы мне предложили делать одну картину за другой, то не согласился бы.
Arial<#two#>>Но в театре у меня складывается далеко не так, как хотелось бы. В Европе существует сорок постановок моих пьес, а в России – только «Валентинов день» (если не считать моих собственных постановок). У меня с этой пьесой нелады. Да, эта пьеса – мой ребенок, но ребенок-урод. Она написана не для театра, а для одной знаменитой актрисы, с которой Кирилл Серебренников собирался ставить спектакль, но он так и не состоялся. Ирония в том, что все театры взялись ставить именно эту пьесу, а других пьес как будто нет. Мне дали премию «Лучший драматург Германии», но я все-таки не немец! Мне хочется, чтобы пьесы шли именно в России. Это странно, что они идут в Германии. Но и пьесы у меня странные, я отдаю себе в этом отчет.
Arial<#two#>>Правда, «Кислород» – пьеса достаточно простая. У нас тысячи театров, и неужели в Хабаровске или Новосибирске нет двух актеров, которые хотели бы сыграть эту пьесу? Это же интересный молодежный материал! Проблема не в том, что нет актеров, а в том, что так устроен консервативный театр, для которого это не высокая драматургия, а всего лишь молодежный андеграунд. Я понимаю, Гельман, Вампилов – великие авторы, но они устарели, устарел их язык. Ну нельзя же все время играть «А зори здесь тихие!»
Arial<#two#>>– Конечно, новый язык – это фильм-клип, но ведь клиповое сознание приводит молодежь к неспособности воспринимать искусство серьезно и глубоко…
Arial<#two#>>– Клип – это тот формат, который существует сегодня. Другого нет. У нас есть нарративное и дискурсивное мышление. Некий дискурс – он впереди, и в этом нет ничего плохого, неважно, как ты говоришь, важно, о чем ты говоришь. Будет молодежь лучше или хуже, зависит от темы, но не от способа разговора. В данном случае текст так написан, что иного формата просто не может быть. Рэп-поэзия является одной из лучших поэзий. Рэп – разве это не искусство? На этом языке можно говорить сильные вещи. Акмеизм был его предшественником в Серебряном веке – и ведь тоже можно было сказать: какой кошмар! А Пушкин, его шестистопный ямб – что же происходит, зачем они вместе все намешали?
Arial<#two#>>– Но клип – это сугубо молодежный формат?
Arial<#two#>>– Нет, конечно. Подобный монтаж использовал Жан-Люк Годар в фильме «На последнем дыхании». Такое еще делал знаменитый режиссер Александр Шеин – документальные фильмы для съездов он снимал под Маяковского. Это было невероятно сильно, они не остались в истории кинематографа только потому, что политически ангажированы – он делал их для коммунистических собраний. Но это круто было сделано! А мне это понадобилось затем, чтобы показать, как все в мире распадается на части, как у нас все развалилось, разлетелось, рассыпалось…
Arial<#two#>>– Но адресован-то ваш фильм прежде всего молодежи?
Arial<#two#>>– Я сделал фильм не как авторское высказывание. Это не самовыражение. Я сделал его для зрителя. Не для избранных, не для эстета с «Золотой пальмовой ветви», а для молодого зрителя, который размышляет о жизни и ищет ответы на вопросы о ней. «Кислород» назвали фестивальной картиной, но когда я делал ее, то меньше всего думал о фестивале и больше – о зрителе.
Arial<#two#>>– Что вы думали о зрителе вашего родного города?
Arial<#two#>>– Конечно, Иркутск не может претендовать на такой кинотеатр, как «Победа», там все происходит на задворках. И все же я хочу, чтобы иркутяне втянулись в диалог, им это нужно больше, чем новосибирцам. Потому что у вас такой ветер здесь – то одни приезжают, то другие! В Иркутске с этим проблема – застой, ничего не происходит. А мне хочется, чтобы что-то происходило – пусть не принимают мой фильм, пусть не любят фильм, но лишь бы что-то происходило!
Arial<#two#>>– Главное в «Кислороде» для вас – что?
Arial<#two#>>Для меня здесь главный герой – текст. Главное – не актеры, не режиссер, не звукооператор, они только обслуживают текст. Все киношники говорят, что текст – их главный враг, все продюсеры твердят: «У тебя здесь такой огромный кусок текста, давай уберем!» А «Кислород» – это первая попытка в нашем кино заставить текст работать. На «Кинотавре» ко мне подошел житель Сочи, ему очень понравился текст, но, сказал он, фильм слабее, чем текст. И я понял, что все случилось – фильм к нему пришел через текст.
Arial<#two#>>– А что значит текст для Каролины Грушки? В фильме есть эпизод на польском языке, но она отлично говорит по-русски!
Arial<#two#>>– Первый раз я работал с европейской актрисой. Я не хочу сказать, что наши актеры хуже, конечно, они лучше, но Каролина меня потрясла! В первый же день съемок она пришла на площадку с выученным текстом! Это у нас все постоянно опаздывают, невозможно никого сдвинуть ни криком, ни ором, а в Европе все жестко. Каролину воспитал буржуазный опыт жизни. А ведь раньше она плохо знала русский язык – специально выучила его для съемок в «Кислороде». На эту роль я даже не делал кинопроб…
Arial<#two#>>– Герои фильма, девушка Саша и парень Саша, читая рэп, переосмысливают десять библейских заповедей, перенося их в реальную жизнь. Они ищут ответы, но не находят их!
Arial<#two#>>– В фильме нет конкретных ответов – только набор вопросов. Два героя в современном мире, таком, какой он есть, пытаются отыскать смысл. Это не социальный фильм, он не про войну в Ираке, и не про наркотики – герои просто в этом живут. Они поднимают не тему отдельно взятой религии, а вечные темы – вечные законы бытия. Все меняется, а законы вечны – вот в чем основной конфликт. В Библии сказано: не убий. Безо всякого «но». Не убий – и все, точка. Но у каждого своя правда. Нельзя убивать, но… «Но» – это самая страшная вещь.
– А Вы не допускаете такого восприятия «Кислорода», когда переосмысление заповедей значит для зрителя если не отрицание их, то сомнение в их универсальности?
Arial<#two#>>– Ни в коем случае! Нет! Не могу согласиться с вами ни секунды! Разве заповедь «Ни убий» потеряла свою актуальность? Мой герой мыслит: да как же так? Сказано «ни убий», а Санек взял и убил. Значит, допускается? И в этом есть его заблуждение. А для меня «не убий» – и точка. Не убий комара. Не убий корову. Никого нельзя убивать! Поэтому я вегетарианец – не ем мяса. Раз сказал господь «не убий» – значит не убий. Сказал «не укради» – не укради. Разве может быть у этих заповедей еще какое-то толкование? Другое дело, мы должны их осмыслить. Их заездили, заговорили. А понять, почему не убей, – это важно. Если мы не убиваем потому, что нам кто-то запретил – это одно. А если мы поймем, почему это нельзя делать – то и нападать не захочется, и защищаться будет не от кого. Надо начать с себя, чтобы не стать тем, кто нападает! Если каждый начнет с себя, некому будет нападать...
