Есть в Кольцово интересная компания — ребята сделали вакцину против рака. Актуально? Конечно. Но вот финансирования они до сих пор не могут найти. Притом что проект на первый взгляд кажется весьма привлекательным для инвестора. Судите сами. Создание нового лекарственного средства обходится примерно в 600—900 миллионов долларов. Из них около 150—200 миллионов стоит вывод препарата на рынок, 300 миллионов — доклинические и клинические испытания. А кольцовские разработчики просят всего пять-семь миллионов долларов! Для человека, который захочет вложиться в создание вакцины, прибыль очевидна, она будет исчисляться тысячами процентов.
Так что же останавливает инвестора?
Первое — интеллектуальная незащищенность. Отсутствие у компании международного патента. Российский патент фиксирует только приоритет. Между тем наша страна, как известно, отнюдь не является лидером мировой фарминдустрии, и, если вы имеете дело с лекарственными препаратами, вам придется работать с международными концернами, поскольку сами вы на этом рынке ничего продать не сможете. А чтобы предложить свой препарат на мировой рынок, вам необходимо как минимум должным образом его защитить.
Получить международный патент, например, в Сингапуре стоит около 50 тысяч долларов — и он будет действовать в тридцати странах. В Европе патент немного дороже. В любом случае деньги совсем небольшие, и почему разработчики не хотят вкладываться в собственную (и инвестора) юридическую безопасность — непонятно.
К сожалению, это не единичный случай, а типичная ситуация. Никакой венчурный инвестор не войдет в проект, если предлагаемый продукт или новая технология должным образом не защищены.
Однако имеется у этой проблемы и вторая сторона. Патентоведов международного класса в Новосибирске чрезвычайно мало. И Академпарк, к сожалению, не может предоставить таких услуг. Центр прототипирования там есть, а вот специалистов в области защиты авторских прав на зарубежных рынках — нет. Хотя без такой защиты заниматься инновациями просто бессмысленно.
Ведь любой венчурный бизнес рассчитан на расширение. Если он ориентирован только на рынок Новосибирской области — это уже не инновация. По-настоящему инновационный проект должен быть востребован везде — хоть в Сибири, хоть в Европе, хоть в Америке. А если он находит применение только в родном городе или в одной стране — давайте будем называть вещи своими именами, — это просто сокращение отставания, временное импортозамещение. Производить современные технологии на месте их потребления — без сомнения, дело очень полезное и нужное, это стимулирует внутренний спрос и работает на отечественную экономику — но причем тут инновации?
Впрочем, этим модным словом сегодня называют все подряд — от обычного рационализаторского предложения до строительства завода по производству литий-ионных батарей. Так что неудивительно, что мы путаемся в дефинициях.
Вторая проблема, которая служит серьезным препятствием для человека, готового вложиться в наукоемкий бизнес, — это определение будущности стартапа: «профитбл — не профитбл». Рассчитать бизнес-показатели, разумеется, любой грамотный инвестор способен, но разбираться при этом в тонкостях теоретической физики, или экспериментальной химии, или биологии с медициной — вовсе не его дело. Для этого ему необходим штат консультантов на аутсорсинге, которым можно было бы заказать исследования на конкретную тему.
По сути это отчасти напоминает тот же патентный поиск. Взять хотя бы вакцину от рака. Прежде чем вкладываться в ее создание, инвестор захочет выяснить, насколько может быть востребован такой препарат, каков потенциальный рынок, есть ли аналоги где-нибудь в Дании или Швеции…
Откуда все это знать инвестору? Только со слов разработчика. А любой разработчик будет бить себя в грудь, уверяя, что рынок огромен, а аналогов нет. Может, оно на самом деле и так, но капиталисту нужны не клятвы автора ноу-хау, а проверенная информация. Поэтому вопрос экспертной оценки стоит очень остро.
Ведь такая оценка — это еще одна возможность снизить риски. Обычно венчурный проект на ранних стадиях предполагает некие «недоделки» в научном плане. Недостаточная статистика, не до конца проведенное внедрение и так далее, и тому подобное. Что получится, когда все эти «недоделки» будут доделаны? Будет ли достигнут результат, на который мы рассчитываем? Никто такой гарантии не даст. А вот вероятностную оценку — что да, результат обещает быть, да, это направление конкурентоспособно, — эксперты могут произвести.
Набирать штат, где будут представлены все специалисты во всех областях — от сельского хозяйства до космоса — бессмысленно. Поэтому экспертов надо привлекать под конкретную тематику со стороны. Разумеется, на платной основе. За рубежом такая практика давно уже действует, и мы сами пользовались услугами экспертов из Израиля, когда нам понадобилась рецензия на один медицинский проект. К сожалению, в России на сегодняшний день экспертный рынок пока не сформирован, и это одна из причин, мешающих развитию рынка венчурных инвестиций.
Есть еще один важный момент — позиция и роль в этом процессе самого инноватора. Как свидетельствует мой собственный опыт, разработчики — публика довольно своеобразная. Практически каждый из них уверен в ценности и уникальности своего изобретения. В том, что все инвесторы, едва о нем прослышав, должны сами прибежать с деньгами. Уверенность — штука, конечно, хорошая, но часто она рождает бездоказательность. А бизнес бездоказательности не терпит.
Как в академической среде приняты публикации результатов научных исследований — для получения отзывов коллег, так и инноватор должен обкатать свою идею на сообществе специалистов. А дальше происходит любопытная вещь: если специалист идею отвергает и говорит, что все это чепуха, инноватор пытается навязать ее сообществу неспециалистов. Мол, эти дураки ничего не понимают, а я понимаю, верьте мне. Опять же торжествует бездоказательность.
У нас есть очень серьезные разработчики и очень серьезные проекты с мощной теоретической и исследовательской базой. Но в целом надо признать: общий научный, образовательный уровень в стране падает. За те двадцать лет, пока российская наука оставалась на обочине государственного и общественного внимания, когда ученые не получали зарплат, а институты разваливались, мы потеряли практически все отечественные научные школы. Именами прежних лидеров названы институты. А что сегодня? Сегодня в Академгородке таких научных школ со своим лидером практически нет.
А ведь именно на плодородной почве «большой» науки и вырастают инновации. Не в технопарках, не в бизнес-инкубаторах рождаются новые научно-технические разработки и меняющие мир идеи, а в институтских лабораториях. И сегодня мы рассуждаем об инновационном бизнесе, говорим об инноваторах так, будто они у нас завелись сами собой, неизвестно откуда. А они невесть откуда не берутся — они выходят из стен научно-исследовательских и академических институтов. Во всем мире это понимают, и во всем мире вкладывают деньги в развитие фундаментальных знаний. И только в России об этом почему-то забыли.