Глава Фонда развития гражданского общества Константин Костин проанализировал результаты выборов в Госдуму 18 сентября, достижения и провалы политических партий и предположил, как в дальнейшем будет развиваться российское общество.
Глава ФоРГО Константин Костин рассказал «ФедералПресс» о главных итогах выборов в Госдуму. Новосибирское отделение фонда предоставило текст интервью полностью.
– Константин Николаевич, результаты голосования на выборах депутатов Госдумы для вас оказались ожидаемы? Или сюрпризы были?
– В целом, если говорить о том, что в парламент по спискам прошли четыре партии, что победила «Единая Россия» и в большинстве одномандатных округов тоже выиграли кандидаты от «Единой России», – было ожидаемо. В мае-июне я делал несколько прогнозов и примерно о таком исходе думской кампании и говорил.
Что оказалось неожиданным... Конечно, итоговый результат «Единой России». ЕР смогла очень достойно выступить и по партийному списку и в одномандатных округах: в ходе кампании обсуждалось, что в 170-180 одномандатных округах единороссы выглядят фаворитами, но они взяли 203 округа, причем выигрывали у сильных политиков.
– А чем это можно все-таки объяснить? Низкой явкой? Как правило, ссылаются на то, что «сушка» явки идет на пользу «Единой России».
Нет, я думаю, что даже если бы явка была выше, результат все равно оказался бы примерно таким же или, может быть, у «Единой России», как это ни смешно, даже лучше.
– Почему?
– Потому что рассказы наших либеральных экспертов о том, что люди ногами проголосовали против, – это от лукавого, все ерунда – неуклюжая попытка объяснить свой проигрыш, подгоняя псевдомотивировку. Достаточно много было примеров и у нас в России, и за рубежом, когда именно протестные голоса делали выборы. Протестный электорат (люди, которые чем-то недовольны) очень сильно мотивирован прийти на участки для голосования и выразить свое мнение. Не ходят на выборы, как правило, лоялисты или те, кого все более или менее устраивает. Они могут, конечно, на что-то брюзжать, но, когда человека все устраивает, он думает: зачем я буду жертвовать своим выходным днем, поездкой на дачу или на пикник? А вот если у человека дыхание перехватывает от протестных настроений, то, я вас уверяю, что он точно дойдет до участка и проявит себя в голосовании, – это очевидно, так что среди непришедших сторонников «Единой России» так же много, как и среди тех, кто проголосовал.
– Перенос выборов с декабря на сентябрь, за что критиковали в первую очередь «Единую Россию», на ваш взгляд, не оказал серьезного влияния на конечный результат?
– На самом деле, скажу вам как технолог, иногда практикующий: работа на улице становится основным способом, основным методом, основным инструментом, который мотивирует избирателя голосовать за того или иного кандидата. Это касается как партии власти, так и оппозиции. Это тенденция последних пяти лет: все, кто получал хороший результат, работали на улице. Второй результат [оппозиционера Алексея] Навального на выборах в Москве [в 2013 году] – это результат его активной работы на улице, присутствия там. Хороший результат [Дмитрия] Гудкова в Тушинском округе, где его никто вообще не знал (я понимаю, если бы его выдвинули на юге Московской области, где политическая родина клана Гудковых), но его выдвинули в Москве, и благодаря его активной работе на улице получен такой результат.
Вы прекрасно понимаете, что работать на улице можно только в теплое время, когда достаточно длинный световой день: получается, с 18 до 20-21 часа – самое активное время для агитации на улице (для кубов, мобильных групп, встреч во дворах). Если летом мешает только дождик, то осенью – и погода прохладная, а в некоторых субъектах Федерации уже заморозки начинаются, и световой день намного короче (а темнота не очень располагает к общению).
Поэтому я не думаю, что перенос даты выборов предопределил конечный результат, просто надо было учитывать специфику периода при планировании кампаний и выборе способов и методов агитации. По сути, адаптироваться к летней кампании смогла только «Единая Россия», хотя, по большому счету, выборы в сентябре не выгодны именно единороссам: мы уже говорили, что лоялисты – основная электоральная группа поддержки ЕР, как раз и сделали выбор между дачным отдыхом и электоральными процедурами не в пользу последних.
– Еще и праймериз повлияли?
– Естественно. «Единая Россия» начала свою кампанию заранее, она активно использовала май-июнь, доотпускной период. И помимо обновления депутатского корпуса, помимо того, что список кандидатов был фактически согласован с гражданами, крайне важно, что победившие на предварительном голосовании кандидаты получили необходимый уровень известности у своих избирателей. А остальные партии… Такое ощущение, что они собирались поработать последние полтора месяца, да и то даже с 1 августа никто особо не работал: все вспомнили о выборах, когда началась активная фаза агитации, за месяц до дня голосования.
– Это при том, что о праймериз было известно еще осенью прошлого года, и у всех было достаточно времени, чтобы также постараться начать свою кампанию заранее. Что помешало?
– Понятно, что у всех партий нет возможности проводить такие праймериз, какие провела «Единая Россия». Но сама по себе процедура могла быть другой. Можно было это сделать в интернете. Можно было заместить медийный фон какими-то событиями и поводами. Но нельзя, совершенно очевидно, когда выборы в середине сентября, начинать кампанию в середине августа. Если ты хочешь победить, конечно. Я думаю, это урок для всех, и в следующие выборы парламентские партии к этому точно адаптируются, а непарламентские, те, кто останется, думаю, тоже выводы сделают.
– Почему коммунисты так сильно просели? Ведь пять лет назад у них было почти 20%.
– Здесь несколько причин – идеологические и технологические. Это и поздний старт, и достаточно фрагментарно представленная программа, и слабая политическая реклама – это все в полной мере относится и к коммунистам. Коммунисты говорят избирателям: «Мы знаем, мы сможем», – но что именно они знают и что они смогут, не конкретизируется. Скажем, сообщение «Единой России» предельно конкретно: «мы партия президента», «мы партия крымского консенсуса», «мы знаем, как преодолеть кризис», «мы знаем, как противостоять внешнему давлению», «у нас есть специалисты, которые способны работать на разных уровнях государственного управления, поэтому доверьте нам» – абсолютно четкий, конкретный месседж, очень короткий, кстати, легко запоминающийся избирателями. А что за месседж: «Мы знаем, мы сможем»? То есть у коммунистов очень много технологических ошибок. Иногда кажется, что они слишком рьяно бросились перенимать зарубежный избирательный опыт. Мне одному кажется, что лозунг «Мы сможем» очень похож на «Yes we can», который использовался как один из слоганов кампании Обамы?
– Чувствуется сумятица?
– У коммунистов все сбивалось: с одной стороны, они драматизировали кампанию опасностью внешнего давления и активизацией пятой колонны, с другой – ставили ролики, в которых то дети в своих сочинениях фантазировали о том, каким должно быть будущее страны, то космонавтов пытались использовать. Мне сложно понять, зачем: на современном уровне медиапотребления такого уровня реклама смотрится как отголосок 90-х. Это касается не только коммунистов, но именно они (как главная оппозиционная партия до недавнего времени) могли бы получше подготовиться. Я понимаю, когда непарламентские партии на коленке снимают ролики: с плохой цветокоррекцией и так далее.
Есть еще идеологическая проблема, она связана с программой: почему не было четкого месседжа? За что, собственно, агитируем? Социальные гарантии? У нас все партии гарантируют выполнение социальных обязательств. Соответственно, а чем вы лучше? Чем ваше предложение лучше предложений «Единой России», или «Справедливой России», или ЛДПР, которая, кстати, тоже заявляла о социальных гарантиях? Это размытость до уровня смешения, поэтому коммунисты потеряли значительное количество некоммунистического протестного электората, который ситуативно всегда примыкал к ним как главной оппозиционной партии.
КПРФ идеологически состоялась на ностальгии по Советскому Союзу. Собственно, [лидер ЛДПР Владимир] Жириновский все время это им в вину ставит. Но они молодцы, что сумели монополизировать ностальгию. Однако сейчас, когда появилось большое количество социалистических и коммунистических партий, надо не плакаться, что спойлеры мешают, надо четко формулировать свою идеологию и свою политическую программу.
– Запрос на обновление тоже не учтен?
– Запрос на обновление есть, но каких-то новых ярких политиков коммунисты нам не продемонстрировали. Меня вот удивляет: у нас вроде бы вся оппозиция говорит, что у них огромное количество людей, партия «Патриоты России» даже говорила о десяти тысячах честных граждан, которых она может привести во власть. Но при всем при том они полностью, по-моему, даже список не закрыли: десяти тысяч у них где-то есть, а для выборов в Госдуму 600 не нашлось. Смешно выглядит.
Что касается коммунистов, сейчас они должны четко сказать: кто они, в чем их идеология, в чем их приоритеты. Повторюсь: они все время тактически теряли, потому что тему социальных гарантий и соцобеспечения использовали все партии, и коммунисты на их фоне не были лучше. Соответственно, радикальные сталинисты ушли от КПРФ к «Коммунистам России». КПРФ не могла идти с такими слоганами, потому что тогда она и ситуативного электората не получила бы, и значительной группы базового электората лишилась, потому что если в целом на Сталина они реагируют сдержанно-позитивно, то на сталинские методы управления – однозначно плохо.
– Но «Коммунисты России» на этом как раз и сделали свое пятое место?
– Количество сталинистов, благодаря [лидеру партии «Коммунисты России»] Максиму Сурайкину мы теперь знаем точно: их два процента. Его партия не предлагала ничего, кроме 10 сталинских ударов по капитализму. Причем непонятно, что это за сталинские удары: из истории мы знаем, что так называли основные сражения Великой Отечественной войны. Понятно, что это делалось исключительно с попыткой забрать самый центр коммунистического базового электората, но я думаю, что в «Коммунистах России» переоценили в процентном соотношении число людей, которые готовы за это голосовать. Тем не менее, они забрали 2% у коммунистов. И из этого всего сложилась неудача коммунистов.
– Есть мнение, что провал коммунистов – это провал лично Зюганова: уйди Зюганов, и КПРФ имела бы шансы получить более существенную поддержку. Согласны с этим?
– Я не думаю, что личность Зюганова сыграла негативно. Я бы говорил в целом о слабости коммунистической кампании. Если мы рассматриваем Зюганова как лидера, думаю, он вполне неплохо на свою партию работал. И в конкретных текущих условиях любой другой лидер коммунистам сильно бы не помог. Другое дело, что вопрос смены поколений в партии назревает. И, кстати, не только в коммунистической.
– Наверное, как и в ЛДПР. Только либерал-демократы, в отличие от коммунистов, продемонстрировали свою стабильность, и даже улучшили результат пятилетней давности. Это феномен Владимира Жириновского?
– Эти выборы у них взлет. На самом деле, у нас незастывшая, статичная история: каждые выборы показывают срез политических пристрастий граждан на текущий момент времени. Это самый точный соцопрос. На прошлых выборах ЛДПР была четвертой партией, их обогнали эсеры. Сейчас ЛДПР показала лучший, пожалуй, результат в этом веке. Хотя раньше у них были и более яркие достижения.
Мы можем говорить о том, что ЛДПР, безусловно, улучшила свои позиции. Здесь тоже есть несколько причин. Во-первых, яркий лидер, который достаточно тонко чувствует базовый электорат партии (даже потенциальный электорат), и очень профессионально выстраивает коммуникации. Они четко встроились в рамки крымского консенсуса: мы даже увидели ролики, что, оказывается, 20 лет в Крыму, когда он был в составе Украины, была подпольная ячейка ЛДПР.
Во-вторых, идеология ЛДПР – это такое причудливое сочетание патриотизма, социальных гарантий и умеренного национализма. Соответственно, на каждый из этих пунктов есть свой избиратель. Еще важно, что ЛДПР получила новых избирателей, которые стали ее рассматривать как главную оппозиционную партию, партию второго выбора. То есть люди хотят проголосовать не за «Единую Россию», а их партия по каким-то причинам их разочаровала. За кого проголосовать? За ЛДПР: патриоты, говорят правду в глаза, жестко – «за бедных», «за русских», «за нас».
– «Справедливая Россия», в отличие от остальных парламентских партий, всю избирательную кампанию балансировала на грани. Что все-таки помогло Сергею Миронову и его команде мобилизоваться?
– Я говорил, что «Справедливая Россия» пройдет в парламент. У партии в регионах много популярных политиков. Соответственно, эти политики, работая на свой результат, будут вытягивать результат партии.
Для «Справедливой России», учитывая тот кризис, который она прошла за последние пять лет (раскол, уход достаточно знаковых людей, электоральная яма в течение двух лет), – это результат. Партия сумела выбраться из кризиса, она подтвердила свой статус большой политической машины и показала, что имеет необходимое количество сторонников для того, чтобы находиться в Государственной думе.
– То есть можно говорить, что для «Справедливой России» итог выборов – это успех?
– Да, на этом этапе, конечно же, да. У них же были идеологические метания от евросоциализма до «белых ленточек». От них отворачивался их же базовых электорат. После относительного успеха 2011 года, когда они смогли собрать протестные голоса больше, чем КПРФ или ЛДПР, у них было два тяжелых года, когда они на региональных выборах терпели сокрушительные поражения. Все-таки партия сумела собраться, сформулировать новую программу, найти новую нишу и, соответственно, преодолеть спад. Поэтому мой прогноз был, что они пройдут.
– Чем можно объяснить снижение результата «Яблока» (в сравнении с выборами 2011 года)?
– Смотрите: у «яблочников» в Москве 10%, в Санкт-Петербурге – тоже 10%. Но с поправкой на явку это мало голосов – примерно по полмиллиона. Вся остальная страна им дает столько же, сколько Москва и Петербург.
– Это не было учтено?
– У них была ошибка, связанная с достаточно странным выдвижением кандидатов. Я считаю обоснованным только выдвижение [Владимира] Рыжкова на Алтае – у него там есть определенная история и узнаваемость.
– Было время, когда они показывали и получше результаты…
– Какие у них были результаты?
– Фракция после выборов 1999 года, например…
– Да, 1999 год. Но их успехи относятся к прошлому веку. Надо было исходить из того, что во всех городах-миллионниках явка ниже, чем в целом по стране, но все равно там надо было работать – это основной электорат Яблока. Я этой работы не заметил, хотя следил очень внимательно. Плюс ко всему политическая реклама партии «Яблоко» – это же ужас: какое-то новое «Яблоко», и почему не старое «Яблоко»? Более-менее они попали в аудиторию с роликом про ручку. Конечно, их ошибка – выход из крымского консенсуса. Я всегда говорил, что группа либерально настроенных избирателей, которые готовы голосовать за «Яблоко», сильно раскололась после Крыма на либералов-патриотов и либералов-западников. Последних, очевидно, меньше. «Яблочники» не учли этот момент, они говорили о том, что Крым – это территория Украины, что это не очень одобряемо большинством, в том числе в среде либеральных избирателей. Поэтому мы можем даже посчитать, сколько у нас активных избирателей, которые вне крымского консенсуса – это результат «Яблока» и «Парнаса», всего 2%. Даже если 3% – этого недостаточно для парламентского статуса. Позитивной повестки «Яблоко» тоже не предлагало: партия хотела изменить политику, чтобы нас полюбил Запад. Но люди понимают, что полюбить нас особо никто не хочет, да и не собирается.
Кстати, по поводу кадровой скамейки нашей оппозиции: если ты претендуешь на то, что ты – оппозиционная партия, что ты знаешь, что надо сделать, презентуй свое правительство. Такая хорошая традиция – теневой кабинет. Оппозиция во всем мире это делает. Вы говорите, что вы сможете. Хорошо, скажите, а кто ваш министр финансов, кто ваш министр экономического развития и так далее.
– При этом критикой любят заниматься все…
– Это ради бога. Базовая ошибка: в политической коммуникации существует закон: самая жесткая критика с призывом уйти всей партии власти в отставку, хороша для того, чтобы привлечь внимание. Но после того, как ты привлек внимание, ты должен объяснить, почему ты лучше, обосновать свое моральное право на власть. А это – программа, программа, которая отвечает запросам людей. И это при всем при том, что она должна быть изложена таким образом, чтобы ты мог вызвать доверие, потому что избиратель в России очень искушенный. Не просто сказать, что у нас где-то в закромах спрятано десять тысяч честных профессионалов, а предъявить, хотя бы не десять тысяч, а десять, 20 или 100 человек, но предъявить.
– В новой Думе у нас, как известно, будет один самовыдвиженец, один представитель «Родины» и один – «Гражданской платформы». Это плюс три к «Единой России»?
– Думаю, что [Владиславу] Резнику фракция «Единая Россия» ближе – он проработал в ее составе не один созыв. [Алексей] Журавлев тоже был во фракции «Единая Россия». Как поступил [Рифат] Шайхутдинов, я не знаю.
Я хотел бы сказать о другом: «Родина» и «Гражданская платформа», благодаря тому, что их представители сумели выиграть выборы в одномандатных округах, получили преимущество перед остальными непарламентскими партиями, и у них очень серьезный задел на следующие пять лет – и на региональных выборах, и на федеральных: их представители обладают правом законодательной инициативы. Это важно, поскольку между выборами люди интересуются деятельностью тех партий, которые есть в органах власти, потому что от позиции этих партий зависит принятие законов, влияющих на жизнь граждан. Люди за этим следят, не очень много, не очень внимательно, но все-таки следят – что решила Госдума, какие законы принимаются в регионе и так далее. партий, которые никуда не прошли, возможности находиться в поле естественного интереса гораздо меньше.
– Плюс, они ведь получили право выдвигать своих кандидатов на выборы без сбора подписей?
– Да, верно.
– Главным требованием Кремля и ЦИК было обеспечение честности и легитимности этих выборов. Оно выполнено, на ваш взгляд?
– Давайте исходить из фактов: большинство наблюдателей, работавших в России, никаких существенных претензий не предъявили: они сказали, что выборы открытые, что все процедуры соответствуют демократическим нормам и правилам. Соединенные Штаты и Евросоюз (естественно, с оговоркой по Крыму) признали наши выборы открытыми и демократичными. Поэтому я могу сказать, что это удалось сделать.
Плюс ко всему очень активная позиция ЦИК: по работе с нарушениями на девяти участках результаты голосования уже отменены (только давайте не будем забывать, что на девяти из девяноста тысяч – понятно, что на результаты это никак, даже на уровне регионов, где это произошло, не повлияет). Все это намного меньше процента. Я не сомневаюсь, что, учитывая жесткую позицию ЦИКа, будут делаться оргвыводы в отношении руководителей избирательных комиссий на уровне субъектов. Поэтому организаторы выборов в значительной степени решили ту задачу, которую они перед собой ставили.
– После прошлых выборов Дмитрий Медведев назвал экс-председателя ЦИК Владимира Чурова волшебником. Как проявила в новом для себя статусе Элла Памфилова?
– Памфилова большая молодец.
– Когда ее назначали, у многих были сомнения…
– Я вообще всегда скептик. Но в данном случае могу сказать, что Памфилова очень хорошо себя проявила, как настоящий профессионал. Крайне важно, что в день голосования она пообещала подавать иски против тех, кто, бездоказательно обвиняя, говорит о нарушениях. Это очень сильно снизило медийную активность разных «общественных» деятелей и профессиональных «хейтеров» нашей избирательной системы.
Политтехнологам всегда смешно, когда говорят о повсеместных «каруселях». «Карусель» – это метод нечестной коррекции результатов из 90-х. Сколько можно по такой технологии скорректировать?! Люди слышат «карусель» и понимают, что это что-то плохое и негативное. А суть карусели в том, что кто-то платит деньги тем, кто выносит чистый бюллетень с участка. По сути, продает свой голос. Объясните мне, как в Москве с прозрачными урнами, камерами, с очень критически настроенными гражданами проводить такие мероприятия? Там половине граждан если предложишь денег, они тебя участковому сдадут.
– На ваш взгляд, насколько велика вероятность того, что уже через три-четыре года список зарегистрированных партий в России значительно сократится, а в конечном счете (учитывая, что идеология многих из них строится на патриотической платформе), количество партий можно будет пересчитать на пальцах?
– Я думаю, количество политически активных игроков будет сокращаться. Дальше все будет зависеть от того, какая концепция будет принята в отношении «спящих партий». Я сторонник того, чтобы «спящие партии», если они не проявляют активности в течение трех лет, подлежали перерегистрации в общественные организации: чтобы они продолжали существовать, но уже не пользовались преимуществами по участию в выборах, которые есть у партий. Ведь партии должны заниматься политической работой, представлением интересов граждан в органах власти. Если ты эту работу не ведешь, существуй, тебя никто не закрывает, только не претендуй на те права, которые полагаются тем, кто политической работой занимается.
Можно пойти по пути США и просто оставить большое количество «спящих партий», о которых через какое-то время никто не будет знать, как в Америке, где больше 50 партий, но из них статус общенациональных имеют пять, и мало кто об этом знает. В США действует система квалификации: если партия пропускает хотя бы один цикл выборов, в следующий раз ей достаточно сложно получить доступ к электоральным процедурам. Поэтому там есть партии, которые активны только на территории определенных регионов, а все основные места и на уровне страны, и на уровне отдельных штатов делят между собой республиканцы и демократы. Соответственно, члены этих же партий борются за посты губернаторов, судей, прокуроров и так далее. Это вопрос государственного регулирования.
– После массовых протестов 2011-2012 годов в России появились десятки новых партий. Но в выборах принимали участие лишь 14, еще около десяти пытались это сделать. Почему остальные даже не попробовали?
– Вы думаете, результат бы сильно отличался?
– Вряд ли.
– Все-таки 70 партий – это перебор. Исходя из маркетинговой теории, которая, как я считаю, и к политике имеет отношение, избыточный выбор – это то же самое, что и отсутствие выбора. Грубо говоря: избыток товаров одной категории – это то же самое, если бы там стоял один. Когда пять-десять товаров, у покупателя есть достаточно времени, чтобы про каждую марку собрать информацию, когда их 30-50 – покупатель не успевает и теряется, и это затрудняет выбор и искажает его. Здесь не должно быть какой-то заданности, политическая система должна быть гибкой, реагировать на запросы общества, на появление новых социальных групп.
Шансы были даны всем. У всех была возможность в ходе этой кампании обратиться к своим избирателям, предложить пути решения проблем, которые есть у страны. Можно было критиковать кого угодно и как угодно – все дебаты транслировались без купюр. Все показали себя во всей красе. Но… Результаты есть, и они очень хорошо показывают политические предпочтения граждан России.
– Со времен Бориса Грызлова крылатой стала фраза «Госдума – не место для дискуссий». Конституционное большинство «Единой России», на Ваш взгляд, только закрепит этот тезис?
– Я думаю, что дискуссии, конечно же, будут с участием не только думских партий, но и партий, которые не прошли, поскольку президент и создатель «Единой России» Владимир Путин сразу после выборов сказал, что будет развиваться многопартийность, и нужно слышать голоса всех, в том числе тех, кто в парламент не попал. У нас уже были созывы, когда у «Единой России» было конституционное большинство. Парламент сотрясался. Думская оппозиция устраивала такие демарши, что спокойным созыв точно назвать было сложным. С точки зрения регламента 343 – это то же самое, что и 301.
Что всерьез повлияет и изменит имидж парламента, и будет формировать повестку и основные дискуссии, так это депутаты-одномандатники, не взирая на их партийную принадлежность. Потому что они, помимо того, что представляют партии, представляют еще и граждан субъектов и региональные элиты. У них в этом смысле больше обязательств, потому что на уровне одномандатного округа по сути заключается контракт с избирателями: люди голосуют за тех, кто готов решать их проблемы. Это очень высокая ответственность.
Перед выборами [Вячеслав] Володин у нас в Фонде на встрече с экспертами говорил, что даже «Единая Россия» там, где у нее нет одномандатников, проседает. Да, у одномандатников персональная кампания, но они все равно работали на партии. Это, я думаю, поняли все. И партии заинтересованы, чтобы одномандатники выполнили то, что обещали во время кампании. В противном случае появятся другие одномандатники и, может быть, от других партий. А это очень важный политический и электоральный ресурс
