«Я вижу, у вас тут книга записей почетных посетителей. А можно я на нее сяду? – этими словами писатель Дина Рубина начала пресс-конференцию в областной библиотеке. – А то мне с моей комплекцией не очень удобно. Вы не беспокойтесь, я ее не раздавлю».
Хорошо поставленный голос, богатые интонации, немножко самоиронии на грани с кокетством. Дина Рубина превращает пресс-конференцию шаблона «заезжая звезда и банальные вопросы» в моноспектакль о русском языке.
– Как вы себя оцениваете? Как русского писателя, писателя, который пишет на русском языке, или израильского писателя?
– Я столько раз отвечала на этот вопрос, что теперь вынуждена брать себя в руки, чтобы не убить интервьюера. Хотя я думаю, что это один из тех вопросов, на которые нельзя ответить. Или можно отвечать раз по пять на дню, и каждый раз – заново. Недавно Михаил Шишкин, который живет в Цюрихе, тоже в каком-то интервью утверждал, что писатель, пишущий на русском языке, – это русский писатель. Точка. Точно так же, как писатель, пишущий на французском языке, – французский писатель. Но тут я задумалась, потому что, например, в Алжире долгое время люди говорили по-французски. И надо сказать, что до сих пор люди, приезжающие в Израиль из Алжира и Марокко, считают родным именно французский. Поэтому я не знаю, как ответить на этот вопрос. Дело ведь не только в языке. Потому что язык – это основная часть национального сознания, он самым естественным и гармоничным образом входит в контекст национальной культуры. Так что я считаю себя русским писателем, живущим в Израиле и пишущим о том, что мне в данный момент интересно.
– Набоков говорил, что ему не хватает знаков препинания, и предложил ввести смайлик задолго до того, как появился интернет. Каких знаков препинания вам не хватает?
– Я бы изобрела еще парочку. Вот вы знаете, то, что в математике обозначает «приблизительно», вот эти две волнистые черты (показывает жестом)… Потому что иногда выбираешь слово, поменяешь вариантов 15, а потом понимаешь, что это то, но не на 100%. Точного слова, которое соответствует этому чувству, этой интонации, просто нет. И тогда хочется поставить перед эпитетом, который ты выбрал, знак «приблизительно».
– Что вы думаете о том, что школьникам приходится сдавать ЕГЭ по литературе в форме теста?
– Я терпеть не могу тесты как форму проверки знаний. Мозг человека, его нервная система – это очень сложная вещь. Человек может растеряться от этой конкретной постановки вопроса: «а» или «б», «е» или «и»? Кроме того, он выпадает из контекста. Русский язык должен быть в контексте русского языка и русской культуры. Его невозможно изучать посредством этих тестов. Сейчас чудовищная ситуация с грамотностью, чему сильно поспособствовал интернет с его «албанским» языком. Это страшное зло. Кроме того, мне кажется, что сейчас очень мало часов в школах уделяют изучению русского языка. Раньше мы непременно читали, мы заучивали наизусть огромные куски текста. Все это вместе способствовало накоплению в сознании каких-то массивов русских слов, фраз, предложений, их связей между собой. Потому что, я повторяю, язык – это часть национального сознания. И его надо изучать сплошными гигантскими массивами. Очень требовательно, очень детально. Так, как изучали, я извиняюсь, в хорошей советской школе.
Родной язык – это колоссальное богатство, которое дается нам просто так, с детства. Его надо ежедневно обогащать. А что у нас сейчас происходит в СМИ? У меня дома нет ни радио, ни телевидения, но когда я приезжаю в Россию и вдруг в гостинице включаю телевизор, я слышу ведущих телепрограмм: интонацию, тексты, да и просто голоса. Сейчас они все говорят «открытыми» голосами с интонацией продавщиц гастронома. Раньше дикторов обучали в театральном вузе. Артикуляция, постановка звука, умение говорить, пластика фразы, мастерство литературной речи. Это же страшно важно.
– Вы могли бы назвать себя двуязычным писателем?
– Посмотрите на меня. Разве я похожа на человека, который может знать хоть какой-то язык кроме русского? Другое дело, что я, будучи авантюристкой и в известной степени мошенницей, имея музыкальный слух, обладаю способностью правильно интонировать. Будучи в Испании и выучив несколько фраз, я очень хорошо начинаю говорить по-испански. Я задаю вопрос и с ужасом жду ответа. И так везде. Вы знаете, русский язык – это орудие, и я должна держать его в чистоте. Как хороший токарь, как хороший слесарь. Поэтому моя жизнь протекает только в русском пространстве. Я живу в государстве под названием «Русский язык». Я полноправный гражданин этого государства.
Дина Рубина родилась 19 сентября 1953 года в Ташкенте, в семье художника. Окончила музыкальную школу при консерватории, а в 1977 году – Ташкентскую консерваторию. Первый рассказ Рубиной «Беспокойная натура» был опубликован в 1971 году в журнале «Юность». В 1977-1978 годах преподавала в Ташкентском институте культуры, в 1978-1984 годах руководила литобъединением при Союзе писателей Узбекистана. В 1990 году Рубина репатриировалась с семьей в Израиль. Живет в городе Ма‘але-Адуммим.
«Я вижу, у вас тут книга записей почетных посетителей. А можно я на нее сяду? – этими словами писатель Дина Рубина начала пресс-конференцию в областной библиотеке. – А то мне с моей комплекцией не очень удобно. Вы не беспокойтесь, я ее не раздавлю».
Хорошо поставленный голос, богатые интонации, немножко самоиронии на грани с кокетством. Дина Рубина превращает пресс-конференцию шаблона «заезжая звезда и банальные вопросы» в моноспектакль о русском языке.
– Как вы себя оцениваете? Как русского писателя, писателя, который пишет на русском языке, или израильского писателя?
– Я столько раз отвечала на этот вопрос, что теперь вынуждена брать себя в руки, чтобы не убить интервьюера. Хотя я думаю, что это один из тех вопросов, на которые нельзя ответить. Или можно отвечать раз по пять на дню, и каждый раз – заново. Недавно Михаил Шишкин, который живет в Цюрихе, тоже в каком-то интервью утверждал, что писатель, пишущий на русском языке, – это русский писатель. Точка. Точно так же, как писатель, пишущий на французском языке, – французский писатель. Но тут я задумалась, потому что, например, в Алжире долгое время люди говорили по-французски. И надо сказать, что до сих пор люди, приезжающие в Израиль из Алжира и Марокко, считают родным именно французский. Поэтому я не знаю, как ответить на этот вопрос. Дело ведь не только в языке. Потому что язык – это основная часть национального сознания, он самым естественным и гармоничным образом входит в контекст национальной культуры. Так что я считаю себя русским писателем, живущим в Израиле и пишущим о том, что мне в данный момент интересно.
– Набоков говорил, что ему не хватает знаков препинания, и предложил ввести смайлик задолго до того, как появился интернет. Каких знаков препинания вам не хватает?
– Я бы изобрела еще парочку. Вот вы знаете, то, что в математике обозначает «приблизительно», вот эти две волнистые черты (показывает жестом)… Потому что иногда выбираешь слово, поменяешь вариантов 15, а потом понимаешь, что это то, но не на 100%. Точного слова, которое соответствует этому чувству, этой интонации, просто нет. И тогда хочется поставить перед эпитетом, который ты выбрал, знак «приблизительно».
– Что вы думаете о том, что школьникам приходится сдавать ЕГЭ по литературе в форме теста?
– Я терпеть не могу тесты как форму проверки знаний. Мозг человека, его нервная система – это очень сложная вещь. Человек может растеряться от этой конкретной постановки вопроса: «а» или «б», «е» или «и»? Кроме того, он выпадает из контекста. Русский язык должен быть в контексте русского языка и русской культуры. Его невозможно изучать посредством этих тестов. Сейчас чудовищная ситуация с грамотностью, чему сильно поспособствовал интернет с его «албанским» языком. Это страшное зло. Кроме того, мне кажется, что сейчас очень мало часов в школах уделяют изучению русского языка. Раньше мы непременно читали, мы заучивали наизусть огромные куски текста. Все это вместе способствовало накоплению в сознании каких-то массивов русских слов, фраз, предложений, их связей между собой. Потому что, я повторяю, язык – это часть национального сознания. И его надо изучать сплошными гигантскими массивами. Очень требовательно, очень детально. Так, как изучали, я извиняюсь, в хорошей советской школе.
Родной язык – это колоссальное богатство, которое дается нам просто так, с детства. Его надо ежедневно обогащать. А что у нас сейчас происходит в СМИ? У меня дома нет ни радио, ни телевидения, но когда я приезжаю в Россию и вдруг в гостинице включаю телевизор, я слышу ведущих телепрограмм: интонацию, тексты, да и просто голоса. Сейчас они все говорят «открытыми» голосами с интонацией продавщиц гастронома. Раньше дикторов обучали в театральном вузе. Артикуляция, постановка звука, умение говорить, пластика фразы, мастерство литературной речи. Это же страшно важно.
– Вы могли бы назвать себя двуязычным писателем?
– Посмотрите на меня. Разве я похожа на человека, который может знать хоть какой-то язык кроме русского? Другое дело, что я, будучи авантюристкой и в известной степени мошенницей, имея музыкальный слух, обладаю способностью правильно интонировать. Будучи в Испании и выучив несколько фраз, я очень хорошо начинаю говорить по-испански. Я задаю вопрос и с ужасом жду ответа. И так везде. Вы знаете, русский язык – это орудие, и я должна держать его в чистоте. Как хороший токарь, как хороший слесарь. Поэтому моя жизнь протекает только в русском пространстве. Я живу в государстве под названием «Русский язык». Я полноправный гражданин этого государства.
Дина Рубина родилась 19 сентября 1953 года в Ташкенте, в семье художника. Окончила музыкальную школу при консерватории, а в 1977 году – Ташкентскую консерваторию. Первый рассказ Рубиной «Беспокойная натура» был опубликован в 1971 году в журнале «Юность». В 1977-1978 годах преподавала в Ташкентском институте культуры, в 1978-1984 годах руководила литобъединением при Союзе писателей Узбекистана. В 1990 году Рубина репатриировалась с семьей в Израиль. Живет в городе Ма‘але-Адуммим.
