Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Отец Алексей Стричек прекрасно знает русскую историю. Впрочем, как и литературу, и язык. Его диссертация «Денис Фонвизин (Россия эпохи Просвещения)» была переведена и издана в нашей стране в 1994 году. Его учебники «Руководство по русскому ударению», «Практика русского разговорного языка» до сих пор пользуются популярностью у студентов. Он жил в Бельгии, Франции, Италии, а сердцем рвался в далекую, холодную страну с чуждым строем, в страну, где подобных ему священников расстреливали, бросали в тюрьмы, отправляли в лагеря. Сердцу не прикажешь.
Arial<#two#> size=<#two#>4<#two#>>Связной в рясе
Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Эта история началась в 1916 году, когда в Австро-Венгерской империи, в маленьком словацком селении в зажиточной и уважаемой семье Стричеков родился сын. Впрочем, годы детства и отрочества запросто можно пропустить. Перенесемся сразу в день окончания Алексеем Стричеком гимназии, когда учитель Закона Божьего с воодушевлением рассказал выпускникам, что в Риме отцы иезуиты открыли русскую семинарию. «В России, -- говорил он, -- полностью уничтожено католическое духовенство. Когда страна откроется – а ждать этого, по всей видимости, уже недолго – ей понадобятся священники».
- А что, вот возьму и поеду! - смеясь, сказал товарищам юный и легкомысленный Стричек. - Посмотрю, что за семинария, чему там учат, не понравится – вернусь.
В тот момент он еще не знал, что круто и навсегда меняет свою судьбу, что он уже никогда не увидит родного села и школьных товарищей, а с матерью и сестрой встретится только спустя многие годы, в Чехословакии, во время знаменитой Пражской весны.
С первых дней учеба в семинарии увлекла молодого словака. Его однокашниками оказались представители самых знатных русских фамилий – Оболенский, Урусов, среди преподавателей – князь Волконский, бывший член царской Думы Сипягин, поэт Вячеслав Иванов. Но самое большое впечатление произвели на юношу отцы иезуиты – образованные, благочестивые, деятельные. По окончании курса вопрос был решен окончательно и бесповоротно – Стричек вступает в орден.
Когда началась война, отец Алексей жил в Бельгии, преподавал в Интернате св. Георгия – специальном учебном заведении для детей русских эмигрантов. Хотите верьте, хотите нет – иезуиты, католики воспитывали русских, православных мальчиков, свою веру не навязывали, по большим церковным праздникам возили в соседний город, где действовал православный храм.
В 1940 году интернат перевели во Францию, а Стричек остался в Бельгии – «караулить» опустевший дом. Однажды пришли к нему двое местных жителей – парень и девушка. Шепотом, поминутно оглядываясь, рассказали, что у них в доме скрывается бежавший из фашистского плена русский солдат. «А у нас по-русски никто не понимает, -- волнуясь, объясняла девушка. – Может быть, вы нам поможете?»
Так отец Алексей познакомился с партизанами.
Об этом не слишком значительном, но весьма любопытном эпизоде второй мировой войны написана книга. 250 советских военнопленных под командованием подполковника Шукшина в одной из провинций захваченной фашистами Бельгии организовали партизанскую бригаду. Партизаны прятались на крестьянских фермах, местные жители держали их под видом батраков. В маленькой, густонаселенной стране, где все друг друга знают, где скрыть что-либо от соседа практически невозможно, советских солдат никто не выдал.
Главным связующим звеном в бригаде был отец Алексей. Местные жители называли его не иначе как «руссо пасторе» -- русский пастор. Он знал фламандский, английский, немецкий, русский. В темном монашеском одеянии он колесил на своем велосипеде по деревням и хуторам, не вызывая у немцев никаких подозрений. Им не приходило в голову, что кроме благословений и отпущений грехов молодой священник «развозит» еще и явки, пароли, приказы и прочую «взрывоопасную» информацию.
Arial<#two#> size=<#two#>4<#two#>>Провидение для партизана
Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Организация была на высоте, деятельность партизан санкционировала английская разведка. Контакты с Интеллидженс Сервис обеспечивала Елена де Витук, жена богатого бельгийского золотопромышленника, сама по происхождению русская, из старинного княжеского рода. За давностью лет отцу Алексею вспоминаются не боевые операции, не взрывы мостов, не нападения на немецких солдат, а забавные истории, казусы, счастливые избавления от смертельной опасности. Вспоминается, как сидели они с мадам де Витук в кафе, обсуждали, где достать оружие, – и тут вдруг заходит немецкий генерал со свитой. Садится за накрытый стол, повязывает салфетку, подзывает хозяина: «А вон те двое в углу на каком языке разговаривают?» «На французском», -- не моргнув глазом отвечает хозяин. К счастью, сам генерал языков не знал, а то плохо бы пришлось Стричеку и бывшей княгине – ведь они, забыв об осторожности, совещались по-русски.
Вспоминает отец Алексей облаву – пожалуй, самую серьезную из пережитых его русскими товарищами. Немцы двигались сплошной цепью, на расстоянии десяти метров друг от друга. Скрыться в таких условиях практически невозможно. Наш партизан сидит в кустах, молится Богу, прощается с жизнью. И вот немецкий солдат уже близко, он рядом, он видит прячущегося в кустах человека, замахивается штыком и… для вида ткнув острием в листву, проходит мимо.
--Можно считать это чудом, но ни одного человека за время войны мы не потеряли. Все остались живы. Словно их охраняла рука Провидения, - вспоминает Алексей Стричек.
Когда Бельгию заняли союзнические войска, работы «русскому пастору» изрядно прибавилось. Переговоры с американским командованием, с французскими властями, с английской и советской военной миссией. Партизанская бригада была официально признана, бойцам разрешили носить оружие, дали обмундирование, поставили на довольствие, поселили в шикарной гостинице курорта Сент-Аман-Лез’О. Это была самая роскошная казарма, какую только можно представить, советские солдаты вкусили жизни, которая им раньше и не снилась. Французский курорт, английская форма, американская кормежка от пуза. Сам отец Алексей получил звание капитана американской армии. Он был не просто переводчиком, а связующим звеном между бывшими советскими военнопленными и новым, непонятным для них западным миром. - Немецкий, английский, итальянский, древнегреческий, латынь… Отец Алексей, сколько же вы языков знаете? - Спросите лучше, сколько я забыл. И первым – свой родной, словацкий. Письма домой приходится уже со словарем писать. - А думаете на каком? - На французском. И последнее время – на русском.
Arial<#two#> size=<#two#>4<#two#>>Русский пастор
Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Война близилась к концу. Советских воинов все больше тянуло домой. Весной 1945-го Стричек, вновь поездив по посольствам и военным миссиям, выхлопотал для своих русских друзей эшелон до Марселя, там они пересели на английский корабль и отплыли на родину, в Одессу. Как они звали отца Алексея с собой, как он сам рвался в Россию! Но орден его не отпустил. И может быть, к счастью. В послевоенном Союзе католических священников не жаловали точно так же, как в революционной России, и многие «коллеги» Стричека были репрессированы. А вот бывшим партизанам, боевым товарищам отца Алексея, каким-то чудом удалось избежать лагерей и тюрем. Возможно, их, как и во время войны, в Бельгии, продолжало хранить Провидение. «Русский пастор» еще много лет поддерживал с ними переписку и следил за их судьбами.
Сам он весной 1945-го вновь вернулся воспитателем в Интернат св. Георгия (впоследствии был преобразован в Центр русского языка и культуры). После полной опасностей и приключений партизанской жизни – опять размеренный монашеский быт, учеба в Сорбонне, преподавание в Эколь Политекник – крупнейшем вузе Франции, написание докторской. И все та же, давняя и со временем лишь крепнущая мечта – жить и работать в России.
Он был в Москве, когда здесь торжественно открывали первую русскую католическую семинарию. Речи, тосты, архиепископ во главе стола. И вдруг – неожиданное воспоминание – Господи Боже, ведь ровно 60 лет назад 18-летним юнцом он сам поступал в русскую семинарию в Риме. Их ведь готовили именно для службы в России. Как тогда все надеялись, что скоро, очень скоро страна откроется… И вот теперь она действительно открылась.
Все с интересом посмотрели на «русского пастора».
- А вы бы теперь хотели работать в России?
- О чем разговор! Конечно!
Arial<#two#> size=<#two#>4<#two#>>Сладкая ссылка
Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Уже много лет отец Алексей живет в Новосибирске – преподает в местной просеминарии, служит в местном соборе, проповедует Евангелие местным верующим. Из теплой, благодатной Франции, от старых друзей и сорбоннских коллег, за тысячи километров приехать в скудную, суровую, некатолическую Сибирь!
Да, ему есть что вспомнить. Одной его долгой, полной событиями жизни хватило бы на несколько наших, обыкновенных. Он может рассказать о своей дружбе с русскими писателями-эмигрантами – Синявским, Владимиром Максимовым, Виктором Некрасовым, о знакомстве с известными современными европейскими философами и богословами, о своих учениках, среди которых есть люди известные на весь мир – такие, как французский космонавт Энире. Он покажет томик Бунина с собственноручной дарственной надписью его жены – Веры Николаевны.
Стричек любовно листает альбомы с фотографиями. Вот он гостит у своих знакомых в замке XV века, это банкетный зал – мужчины в смокингах, дамы в вечерних туалетах. На этих снимках Русский центр в Медоне – огромное имение с парком и садом. А вот выпускной бал в Эколь Политекник – юноши в строгой форме, девушки в белых пышных платьях. Сколько роскоши, сколько пространства, сколько ярких красок! Здесь, в Новосибирске, католический культурный центр расположен на окраине города, в частном секторе, в помещении бывшего детского садика. Обстановка внутри скромная, почти спартанская. Любой другой на месте отца Алексея посчитал бы это опалой, чуть ли не ссылкой.
- А мне здесь нравится, - улыбаясь, говорит Стричек. – И главное – я здесь нужен. Мой принцип – страну, в которой ты живешь, надо любить. Я люблю Россию, как прежде любил Францию. Я всю жизнь стремился сюда, и вот я здесь и не собираюсь больше уезжать. Сколько Господь мне еще отпустит, я хочу прожить в Новосибирске, а когда придет срок – быть похороненным в этой земле.
Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Отец Алексей Стричек прекрасно знает русскую историю. Впрочем, как и литературу, и язык. Его диссертация «Денис Фонвизин (Россия эпохи Просвещения)» была переведена и издана в нашей стране в 1994 году. Его учебники «Руководство по русскому ударению», «Практика русского разговорного языка» до сих пор пользуются популярностью у студентов. Он жил в Бельгии, Франции, Италии, а сердцем рвался в далекую, холодную страну с чуждым строем, в страну, где подобных ему священников расстреливали, бросали в тюрьмы, отправляли в лагеря. Сердцу не прикажешь.
Arial<#two#> size=<#two#>4<#two#>>Связной в рясе
Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Эта история началась в 1916 году, когда в Австро-Венгерской империи, в маленьком словацком селении в зажиточной и уважаемой семье Стричеков родился сын. Впрочем, годы детства и отрочества запросто можно пропустить. Перенесемся сразу в день окончания Алексеем Стричеком гимназии, когда учитель Закона Божьего с воодушевлением рассказал выпускникам, что в Риме отцы иезуиты открыли русскую семинарию. «В России, -- говорил он, -- полностью уничтожено католическое духовенство. Когда страна откроется – а ждать этого, по всей видимости, уже недолго – ей понадобятся священники».
- А что, вот возьму и поеду! - смеясь, сказал товарищам юный и легкомысленный Стричек. - Посмотрю, что за семинария, чему там учат, не понравится – вернусь.
В тот момент он еще не знал, что круто и навсегда меняет свою судьбу, что он уже никогда не увидит родного села и школьных товарищей, а с матерью и сестрой встретится только спустя многие годы, в Чехословакии, во время знаменитой Пражской весны.
С первых дней учеба в семинарии увлекла молодого словака. Его однокашниками оказались представители самых знатных русских фамилий – Оболенский, Урусов, среди преподавателей – князь Волконский, бывший член царской Думы Сипягин, поэт Вячеслав Иванов. Но самое большое впечатление произвели на юношу отцы иезуиты – образованные, благочестивые, деятельные. По окончании курса вопрос был решен окончательно и бесповоротно – Стричек вступает в орден.
Когда началась война, отец Алексей жил в Бельгии, преподавал в Интернате св. Георгия – специальном учебном заведении для детей русских эмигрантов. Хотите верьте, хотите нет – иезуиты, католики воспитывали русских, православных мальчиков, свою веру не навязывали, по большим церковным праздникам возили в соседний город, где действовал православный храм.
В 1940 году интернат перевели во Францию, а Стричек остался в Бельгии – «караулить» опустевший дом. Однажды пришли к нему двое местных жителей – парень и девушка. Шепотом, поминутно оглядываясь, рассказали, что у них в доме скрывается бежавший из фашистского плена русский солдат. «А у нас по-русски никто не понимает, -- волнуясь, объясняла девушка. – Может быть, вы нам поможете?»
Так отец Алексей познакомился с партизанами.
Об этом не слишком значительном, но весьма любопытном эпизоде второй мировой войны написана книга. 250 советских военнопленных под командованием подполковника Шукшина в одной из провинций захваченной фашистами Бельгии организовали партизанскую бригаду. Партизаны прятались на крестьянских фермах, местные жители держали их под видом батраков. В маленькой, густонаселенной стране, где все друг друга знают, где скрыть что-либо от соседа практически невозможно, советских солдат никто не выдал.
Главным связующим звеном в бригаде был отец Алексей. Местные жители называли его не иначе как «руссо пасторе» -- русский пастор. Он знал фламандский, английский, немецкий, русский. В темном монашеском одеянии он колесил на своем велосипеде по деревням и хуторам, не вызывая у немцев никаких подозрений. Им не приходило в голову, что кроме благословений и отпущений грехов молодой священник «развозит» еще и явки, пароли, приказы и прочую «взрывоопасную» информацию.
Arial<#two#> size=<#two#>4<#two#>>Провидение для партизана
Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Организация была на высоте, деятельность партизан санкционировала английская разведка. Контакты с Интеллидженс Сервис обеспечивала Елена де Витук, жена богатого бельгийского золотопромышленника, сама по происхождению русская, из старинного княжеского рода. За давностью лет отцу Алексею вспоминаются не боевые операции, не взрывы мостов, не нападения на немецких солдат, а забавные истории, казусы, счастливые избавления от смертельной опасности. Вспоминается, как сидели они с мадам де Витук в кафе, обсуждали, где достать оружие, – и тут вдруг заходит немецкий генерал со свитой. Садится за накрытый стол, повязывает салфетку, подзывает хозяина: «А вон те двое в углу на каком языке разговаривают?» «На французском», -- не моргнув глазом отвечает хозяин. К счастью, сам генерал языков не знал, а то плохо бы пришлось Стричеку и бывшей княгине – ведь они, забыв об осторожности, совещались по-русски.
Вспоминает отец Алексей облаву – пожалуй, самую серьезную из пережитых его русскими товарищами. Немцы двигались сплошной цепью, на расстоянии десяти метров друг от друга. Скрыться в таких условиях практически невозможно. Наш партизан сидит в кустах, молится Богу, прощается с жизнью. И вот немецкий солдат уже близко, он рядом, он видит прячущегося в кустах человека, замахивается штыком и… для вида ткнув острием в листву, проходит мимо.
--Можно считать это чудом, но ни одного человека за время войны мы не потеряли. Все остались живы. Словно их охраняла рука Провидения, - вспоминает Алексей Стричек.
Когда Бельгию заняли союзнические войска, работы «русскому пастору» изрядно прибавилось. Переговоры с американским командованием, с французскими властями, с английской и советской военной миссией. Партизанская бригада была официально признана, бойцам разрешили носить оружие, дали обмундирование, поставили на довольствие, поселили в шикарной гостинице курорта Сент-Аман-Лез’О. Это была самая роскошная казарма, какую только можно представить, советские солдаты вкусили жизни, которая им раньше и не снилась. Французский курорт, английская форма, американская кормежка от пуза. Сам отец Алексей получил звание капитана американской армии. Он был не просто переводчиком, а связующим звеном между бывшими советскими военнопленными и новым, непонятным для них западным миром. - Немецкий, английский, итальянский, древнегреческий, латынь… Отец Алексей, сколько же вы языков знаете? - Спросите лучше, сколько я забыл. И первым – свой родной, словацкий. Письма домой приходится уже со словарем писать. - А думаете на каком? - На французском. И последнее время – на русском.
Arial<#two#> size=<#two#>4<#two#>>Русский пастор
Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Война близилась к концу. Советских воинов все больше тянуло домой. Весной 1945-го Стричек, вновь поездив по посольствам и военным миссиям, выхлопотал для своих русских друзей эшелон до Марселя, там они пересели на английский корабль и отплыли на родину, в Одессу. Как они звали отца Алексея с собой, как он сам рвался в Россию! Но орден его не отпустил. И может быть, к счастью. В послевоенном Союзе католических священников не жаловали точно так же, как в революционной России, и многие «коллеги» Стричека были репрессированы. А вот бывшим партизанам, боевым товарищам отца Алексея, каким-то чудом удалось избежать лагерей и тюрем. Возможно, их, как и во время войны, в Бельгии, продолжало хранить Провидение. «Русский пастор» еще много лет поддерживал с ними переписку и следил за их судьбами.
Сам он весной 1945-го вновь вернулся воспитателем в Интернат св. Георгия (впоследствии был преобразован в Центр русского языка и культуры). После полной опасностей и приключений партизанской жизни – опять размеренный монашеский быт, учеба в Сорбонне, преподавание в Эколь Политекник – крупнейшем вузе Франции, написание докторской. И все та же, давняя и со временем лишь крепнущая мечта – жить и работать в России.
Он был в Москве, когда здесь торжественно открывали первую русскую католическую семинарию. Речи, тосты, архиепископ во главе стола. И вдруг – неожиданное воспоминание – Господи Боже, ведь ровно 60 лет назад 18-летним юнцом он сам поступал в русскую семинарию в Риме. Их ведь готовили именно для службы в России. Как тогда все надеялись, что скоро, очень скоро страна откроется… И вот теперь она действительно открылась.
Все с интересом посмотрели на «русского пастора».
- А вы бы теперь хотели работать в России?
- О чем разговор! Конечно!
Arial<#two#> size=<#two#>4<#two#>>Сладкая ссылка
Arial<#two#> size=<#two#>3<#two#>>Уже много лет отец Алексей живет в Новосибирске – преподает в местной просеминарии, служит в местном соборе, проповедует Евангелие местным верующим. Из теплой, благодатной Франции, от старых друзей и сорбоннских коллег, за тысячи километров приехать в скудную, суровую, некатолическую Сибирь!
Да, ему есть что вспомнить. Одной его долгой, полной событиями жизни хватило бы на несколько наших, обыкновенных. Он может рассказать о своей дружбе с русскими писателями-эмигрантами – Синявским, Владимиром Максимовым, Виктором Некрасовым, о знакомстве с известными современными европейскими философами и богословами, о своих учениках, среди которых есть люди известные на весь мир – такие, как французский космонавт Энире. Он покажет томик Бунина с собственноручной дарственной надписью его жены – Веры Николаевны.
Стричек любовно листает альбомы с фотографиями. Вот он гостит у своих знакомых в замке XV века, это банкетный зал – мужчины в смокингах, дамы в вечерних туалетах. На этих снимках Русский центр в Медоне – огромное имение с парком и садом. А вот выпускной бал в Эколь Политекник – юноши в строгой форме, девушки в белых пышных платьях. Сколько роскоши, сколько пространства, сколько ярких красок! Здесь, в Новосибирске, католический культурный центр расположен на окраине города, в частном секторе, в помещении бывшего детского садика. Обстановка внутри скромная, почти спартанская. Любой другой на месте отца Алексея посчитал бы это опалой, чуть ли не ссылкой.
- А мне здесь нравится, - улыбаясь, говорит Стричек. – И главное – я здесь нужен. Мой принцип – страну, в которой ты живешь, надо любить. Я люблю Россию, как прежде любил Францию. Я всю жизнь стремился сюда, и вот я здесь и не собираюсь больше уезжать. Сколько Господь мне еще отпустит, я хочу прожить в Новосибирске, а когда придет срок – быть похороненным в этой земле.
