Дети с неординарными способностями, которые оканчивают школы в 13-15 лет, регулярно поступают в Новосибирский государственный университет. Они вливаются в студенческие ряды еще в подростковом возрасте, но не все оказываются способны дойти с одногруппниками до выпуска. Сибкрай.ru узнал, как сложилась судьба одного из таких самородков, который остался в вузе надолго.
Ученый с мировым именем Александр Горбань поступил на физический факультет НГУ в 1967 году в возрасте 15 лет. Правда, уже в 1968 был отчислен из-за своих политических взглядов. Тем не менее, ему удалось сделать неплохую карьеру, и сейчас он преподает в Лейстерском университете в Великобритании. В 1996 году, также в возрасте 15 лет, на экономический факультет НГУ поступил Иван Тихонский, он окончил вуз в 2003. В прошлом году на факультете естественных наук появился 13-летний Анатолий Сыромятников из Якутска. После второго семестра его отчислили за неуспеваемость. А в нынешнем наборе был его земляк, выпускник того же лицея, 13-летний Петр Пантилов (хотя он в итоге выбрал ТГУ).
Иван Реморов приехал в НГУ также 13-летним, студентом гуманитарного факультета НГУ он стал в 1995 году. Наша встреча с ним назначена не в стенах университета, а в храме. Он доцент кафедры древних языков НГУ, кандидат филологических наук, но также – священнослужитель РПЦ.
– Это две стороны моей жизни, две ее неотъемлемые части, – говорит преподаватель. – Я преподаю в университете с того момента, как его окончил, с 2000 года. И в то же время служу в храме: семь лет священником, до этого шесть лет диаконом, а в том или ином виде помогать в церкви начал еще с девятилетнего возраста.
– А в первую очередь вы себя считаете преподавателем или священнослужителем?
– Я бы не стал выделять что-то одно, потому что в разные моменты жизни важно и то, и другое. Я пробовал делать для себя больший акцент на чем-то одном, но важно именно все вместе. Жизнь многогранна и сбалансирована, и это хорошо.
Есть нечто глубинно общее между церковью и университетом: и там, и там есть люди старшего поколения, которым хочется подражать, которых воспринимаешь для себя как некий образец, ориентир. Такие духовно-нравственные ориентиры у меня были с самого начала знакомства с церковной жизнью; были они и в университете.
Да, у нас на гуманитарном факультете были замечательные преподаватели! Например, ныне покойные Михаил Иосифович Рижский, который преподавал латинский язык, и Кирилл Алексеевич Тимофеев, который на первом курсе преподавал у нас древнегреческий, а на втором – старославянский. Они были в числе основателей факультета. Когда я поступил, им обоим было уже за 80. Кирилл Алексеевич был потомком священника-миссионера. Он был человеком глубокой науки, прекрасным специалистом по русскому языку и сравнительно-историческому языкознанию, но он умел объяснять сложные и замысловатые вещи самым простым языком, умел заинтересовать наукой, притом делать это очень по-человечески, по-простому, по-доброму. Вот это доброе и уважительное отношение к каждому человеку, которое очень привлекает и которому хочется подражать, я наблюдал и у наших преподавателей, и у священнослужителей. В первую очередь, у своего отца. Хотя, конечно, церковь и университет учат несколько разным сторонам человечности, так что настоящий образец создается в комплексе. Это две среды, которые очень хорошо между собой сочетаются.
– Ваши отец и дед – священники. Они не были против того, что вы пошли учиться в светский вуз, а не в духовную семинарию?
– У меня не только отец и дед священники, но и прадед, прапрадед, прапрапрадед… Конечно, не против. Наоборот, отец сам рекомендовал мне идти учиться в классический вуз. У нас в Новосибирске семинарии тогда не было, к тому же, в семинарии не принимали в 13-летнем возрасте. А в НГУ – запросто!
– Почему вы решили стать преподавателем?
– Было много разных факторов. Когда я после обычной новосибирской школы пришел в университет, меня поразила атмосфера и обстановка: сразу почувствовал себя здесь как дома, в своей среде, так что мне захотелось остаться в НГУ. К тому же у нас на гуманитарном факультете были замечательные преподаватели, их примеру хотелось подражать. И, конечно, передо мной был и есть пример моих родителей, которые посвящают преподавательской деятельности значительную часть своей жизни.
Иван Реморов с одним из своих студентов
– Расскажите про ваше детство. Как так получилось, что вы окончили школу за семь лет?
– Я поступил в школу в эпоху перестройки, когда после строгих правил советского времени стало появляться представление о том, что можно подходить к людям более гибко и индивидуально.
Кстати, 1988 год, когда я поступил в школу, в истории нашей страны был связан с празднованием тысячелетия крещения Руси. Благодаря этому общество вдруг открыло для себя существование церкви, о которой до этого не говорилось: она была как бы закрытым миром, с которым запрещалось пересекаться. Так что, когда я пришел в первый класс, родители не скрывали, что они из церковной среды, и учителя сразу отнеслись ко мне с интересом.
Видимо, родители много вложили в меня как единственного ребенка в семье: когда я пришел в школу, то уже знал большую часть программы, разве что писать умел только печатными буквами. Полгода я учился писать прописью, а по остальным предметам почти все мне было уже знакомо. Но, когда наступила третья четверть, и выдали новые учебники по русскому языку, я понял, что и в них больше ничего нового для меня нет. Мама впоследствии рассказывала, что я приходил из школы и говорил ей, что они там сегодня изучали то-то и то-то.
Тогда, чтобы у меня не пропало желание учиться вообще, она пошла к директору и попросила дать мне возможность пройти какой-нибудь экзамен и перевести меня сразу во второй класс. К счастью, директор согласилась. Собрали комиссию из нескольких учителей, они долго беседовали со мной, задавали разные вопросы и задачи, а в результате сказали: «Пусть месяц поучится во втором классе, а потом пойдет в третий». Так получилось, что в третьей четверти я поучился и в первом, и во втором, и в третьем классе, а начальную школу окончил за один год.
Четвертого класса у нас не было: как раз в том году десятилетку решили переименовать в 11-летку, и все классы, начиная с четвертого, изменили по нумерации, и все стали после третьего класса «прыгать» сразу в пятый. За второй год в школе я прошел два класса: первые две четверти проучился в пятом классе, а следующие две – в шестом. Так я обогнал сверстников на три года, а дальше уже учился со своим классом до конца.
– Как вы думаете, это результат того, что вы обладаете какими-то особыми талантами, или больше заслуга родителей?
– Мне повезло, что у меня была возможность индивидуального подхода со стороны школы; хорошо бы, чтобы она была у всех детей. Если ребенка хорошо подготовили к школе, то нет необходимости держать его на начальной стадии целых три или даже четыре года. Я не хотел бы переоценивать свои способности. Мне действительно многое давалось легко, но здесь, в университете, я вижу немало людей более способных и талантливых. Здесь, очевидно, получилось сочетание способностей и внимания родителей. Огромную роль сыграли самообразование и домашняя библиотека. При этом хочу подчеркнуть, что значение имеет не только то, что родители пытаются вложить в ребенка, занимаясь с ним, но и то, что ребенок сам видит в них как пример для себя.
– И что видели вы?
– В первую очередь, любовь к книгам. Количество книг у нас дома с каждым годом увеличивалось, росло и росло. Часто новые книги некуда было ставить, так что со временем появлялись новые полки и шкафы, а потом папа отвел под библиотеку целую комнату, в которой книги были от пола до потолка! Вскоре я переселился туда, спал на матрасе на полу, а в свободное время занимался упорядочиванием книг.
– Что это были за книги?
– Родители читали разные вещи. Они любили художественную литературу, в первую очередь, отечественных авторов, классических и современных. У нас дома было много собраний классиков. Кроме того, 1990-е годы – это время, когда вновь стала появляться разного рода церковная литература: богословская, церковно-историческая, различная энциклопедическая, публицистическая, просветительская и самая разная, ведь в советское время было просто запрещено это издавать. Обитание в библиотеке, где две стены были полностью заставлены богословской литературой, стало для меня великолепной альтернативой обучению в семинарии.
В православном клубе
Еще в детстве я любил научно-популярную литературу: например, одним из любимых журналов был «Наука и жизнь». В школьном возрасте мне очень нравилось читать «Советскую историческую энциклопедию» в 15 томах (16-го тома у нас почему-то не было). Когда я был помладше, любил в ней рассматривать цветные карты на вкладках, потому что по ним очень удобно было изучать, где и какие исторические и территориальные изменения происходили с государствами. А потом, конечно, стал читать и статьи, которые этими картами сопровождались.
– Как ваше окружение относилось к вашим достижениям?
– Я же быстро шел только в начале, а как в шестом классе остановился, так и учился с этими ребятами до конца школы. С одноклассниками у меня были нормальные, добрые отношения. Наверно, с их стороны это была дружба с элементами покровительства: мол, он у нас маленький, его надо беречь. С одноклассниками ведь главное – не зазнаваться, помогать друг другу. Разве что я жил от школы дальше, чем остальные, поэтому в гости к одноклассникам почти не ходил.
– И это была обычная школа?
– Да, самая обычная средняя школа. Когда я получил золотую медаль, это было большим событием, потому что предыдущая золотая медаль в нашей школе была за 27 лет до этого. Директору даже пришлось отстаивать мою медаль в инстанциях. В районном отделе образования пытались мою медаль «зарубить», придравшись к каким-то частностям в экзаменационной работе по математике; родителям прямо говорили: «Какая медаль? Вы в неправильную школу пошли». Тогда директор пошла на апелляцию в более высокую инстанцию – в областной отдел образования, там пересмотрели мои работы и все-таки дали медаль.
– Как вы поступали в университет? Родители вас в это время контролировали?
– Родители сами мне предложили попробовать поступить в НГУ, как один из вариантов. Но это было мое решение. В то время в университете были так называемые репетиционные экзамены: можно было попробовать сдать вступительные экзамены еще весной, до окончания школы, и, если удавалось сдать успешно, то после выпускных экзаменов в школе сразу происходило зачисление в вуз. Это была очень удобная практика, порожденная, наверно, общим духом свободы 1990-х годов. И вот, 30 апреля, 2 и 3 мая я сдавал эти экзамены. Родители нисколько не «пасли» меня во время поступления: когда я приезжал в НГУ подавать документы и затем сдавать экзамены, они вообще были в отъезде, в командировке, а вернулись, когда я уже поступил. Потом, через много лет, я спрашивал у своего отца: «Папа, когда ты понял, что я повзрослел?». На что он ответил: «Когда ты сам в университет поступил».
13-летний Иван Реморов после окончания школы
– Как взаимодействуют духовное и светское образование в вашей жизни?
– Мои родители всегда считали, что образование должно быть комплексным. Духовное, высшее богословское образование – это хорошо, но за советское время, к сожалению, оно очень оторвалось от основной светской системы высшего образования, так что оно не может его заменить. Поэтому для священнослужителя хорошо бы иметь и то, и другое. И родители предлагали получить мне хорошее светское образование, а после – духовное. Так и получилось: вскоре у нас в Новосибирске открыли богословский институт, в организации которого участвовал и мой отец, и я стал учиться там на вечерней форме обучения. Но, наверное, даже больше, чем эти богословские занятия, мне дало самообразование в отцовской библиотеке.
Впоследствии я поступил на докторскую программу в Общецерковную аспирантуру и докторантуру имени святых Кирилла и Мефодия. Со своим дипломом НГУ и степенью кандидата филологических наук мне удалось лучше большинства выпускников семинарий и академий сдать экзамены в докторантуру, в том числе письменный и устный экзамены по богословию. В этом смысле гуманитарное образование НГУ универсально.
– А вам не кажется, что вы могли что-то упустить в своем детстве из-за того, что так рано начали учиться?
– Я не знаю, что я мог бы в нем упустить. Жаль, что сейчас детей в младшей школе загружают разными дополнительными занятиями, вместо того чтобы дать им возможность поскорее пройти начальную ступень и дальше изучать более глубокие и серьезные вещи.
Прогулок и игр во дворе мне вполне хватало, мне их не требовалось много. Всегда было интереснее что-нибудь читать или изучать. А если говорить о каком-то подростковом стремлении к самостоятельности, то именно университет вполне реализовывал для меня эту идею. Это была новая, взрослая жизнь, отличавшаяся от школы, здесь все было так по-взрослому, уважительно, и для подросткового возраста мне этого вполне хватало.
– Как к вам относились преподаватели в вузе?
– Может быть, в первый год обучения на сессиях мой возраст срабатывал в мою пользу: преподаватели видели, что я еще немного не дорос до остальных, и это побуждало их заставлять меня дотянуться до отличной оценки. Но вскоре я осознал, что вырос, и оценки зарабатывать стало труднее. На третьем курсе я получил пару четверок, но они были промежуточными, а не итоговыми. Так что мне все равно удалось окончить университет с красным дипломом со средним баллом 5,0. Правда, одна преподавательница на первом курсе порекомендовала мне прийти через четыре года послушать ее лекции заново, потому что, на ее взгляд, в 14 лет абстрактное мышление еще недостаточно развито. Но отличную оценку за экзамен она все же поставила. Видимо, ответ сам по себе ее удовлетворил.
После экзамена в университете, Ивану Реморову – 15 лет
– Как к вам относились другие студенты? Они ведь, наверное, видели, что некоторые преподаватели вам что-то прощают?
– Мне прощали не больше, чем другим способным студентам. У меня были и есть хорошие отношения с одногруппниками: в университете, как и в школе, нужно было просто не зазнаваться, по-доброму общаться со всеми. Но если в школе я чувствовал себя уровнем выше одноклассников, то в вузе я попал в среду равных – тех, на кого я могу равняться и ориентироваться. Мы тянулись друг за другом, и поэтому у нас получился очень хороший костяк в группе. Где-то на третьем курсе мы стали вместе готовиться к экзаменам, на материалах конспектов и учебников составлять и прописывать ответы к билетам, а остальные одногруппники уже просто брали эти материалы у нас.
– Как вам кажется, ваше отношение к учебе и к студенческой жизни и отношение тех, кто старше, чем-то отличалось?
– Вряд ли это зависит от возраста. Некоторые люди, поступая в университет, следуют принципу «от сессии до сессии живут студенты весело», но они на занятиях редко появляются и обычно вскоре вылетают. Мне повезло, у нас была хорошая группа людей, которые искренне интересовались тем, что изучали. А на тех людей, которые успевали заниматься еще и какой-нибудь внеучебной деятельностью, я смотрел с уважением, потому что мне самому времени хватало только на учебу.
– Если бы кто-то из ваших детей учился так же ускоренно, то как бы вы к этому отнеслись?
– Мы живем не в таком отдаленном районе, в каком я жил в детстве. Здесь школы более продвинутые, детям, к сожалению, постоянно дают разные дополнительные задания, чтобы они были полностью загружены. Мне кажется, без всего этого вполне можно было бы проходить школьную программу более ускоренно, и ничего страшного бы не произошло.
– И вы считаете, что стоило бы убрать какие-то предметы у детей в младшей школе?
– Нет, не предметы. В современной школе есть такая концепция, согласно которой у ребенка всегда должна быть полная занятость, должны быть учебная и внеучебная деятельность. Младшего школьника требуют занять дополнительной деятельностью, какими-нибудь кружками, рисованием, иностранными языками, которые притом часто ставятся в неудобное время. Но, на мой взгляд, от школы требуется совсем не это: не занять время ребенка, а научить его. Если способного и интересующегося ребенка можно научить за более компактное время, то почему бы этого не сделать? Для чего растягивать и заполнять время всякими дополнительными вещами?
– В Якутске есть школа, в которой детей готовят по авторской методике, благодаря которой некоторые из них выпускаются в 13-14 лет. В этом году один мальчик из этой школы подавал документы на факультет естественных наук НГУ. Как вы считаете, разумно ли целенаправленно мотивировать детей, чтобы они быстрее обучились?
– Я не знаком с этой школой. Если у них действительно такие результаты, то, думаю, что нужно порадоваться тому, что у детей есть эта возможность. Конечно, всегда должны быть какие-то фильтры, благодаря которым можно было бы понимать, уместно или нет направлять конкретного ребенка на ускоренную программу. Но я считаю, что сама эта возможность всегда должна быть. Думаю, что именно начальная школа – это тот этап, который вполне может быть закрыт домашней подготовкой. Не знаю, как в этой школе все организовано, но хорошо бы, чтобы такая возможность была не только в Якутске.
– Еще пример. В прошлом году на факультет естественных наук поступил мальчик 14 лет, который в итоге был отчислен за неуспеваемость. Как вы думаете, когда ребенок в таком возрасте поступает в вуз, что сложнее для него – справиться с учебной нагрузкой или психологической?
– У меня не было психологических трудностей, я был настроен на то, что университет – это сложно, что это настоящая взрослая жизнь. И еще я осознавал, что это было мое решение. Ведь бывает, что ребенку долгое время внушают, какой он суперумный, куда и когда он поступит, какие достижения получит, а сам он при этом не чувствует, надо ли это ему самому, ведь за него все уже решили. Очень важно, чтобы решения, которые мы принимаем в жизни, действительно были нашими.
Еще один важный момент. Поступая в университет, я сдавал непростые вступительные экзамены, которые были сложнее, чем выпускные экзамены в школе. И у меня получилось сдать их и поступить. Конечно, я ценил это. В этом смысле ЕГЭ при всех прочих плюсах имеет один огромный минус для таких вузов, как НГУ: из-за ЕГЭ абитуриенты перестают ценить университет.
Мы ценили, что мы смогли поступить и прорваться именно сюда. Отчисления на первом курсе были редкостью. А со времени появления ЕГЭ, по моим преподавательским наблюдениям, ситуация резко изменилась: прямо с сентября на первом курсе начинаются отчисления, так что к концу первого курса группа может сократиться даже вполовину. Дело в том, что высокие проходные баллы есть много где, но НГУ – это особенное место, здесь действительно нужно учиться. Есть ряд вузов, где можно в течение семестра «балду пинать» и потом все равно как-то сдавать сессию, но в НГУ так нельзя. И когда люди приходят и понимают, что здесь надо учиться, а они к этому не готовы, потому что ждали другого, тогда они, конечно, вылетают.
– А на ваше мировоззрение такая ранняя учеба как-то повлияла?
– Многие наши с женой друзья делились впечатлением, что у нас в жизни все идет очень правильно и как должно. Одногруппник моей жены еще 11 лет назад выражал восхищение, что я так рано определился, чего хочу от жизни. Думаю, что в немалой степени на это повлияла как раз учеба. Ничего вредного от ранней учебы точно нет: если у человека есть желание, то зачем его обрубать? И потому большое спасибо моим родителям за то, что они все так устроили со школой и дали мне такую возможность.
Учеба в НГУ – это преодоление трудностей, это большая нагрузка. Здесь специально ставится высокая планка: даже когда понимаешь, что не сможешь освоить всю программу полностью, ты все же к этому стремишься и осваиваешь довольно большой объем, и, преодолевая трудности, ты растешь и развиваешься. Это очень хороший путь для развития личности, сознательности, любознательности, цельного мировоззрения, умения критически мыслить.
И если сейчас вернуться назад, то я бы никакого другого пути не выбрал.
