На долю Тамары Григорьевны Спасской выпало много тяжелых испытаний. Но не смотря на это она осталась жизнерадостным человеком с искренней теплой улыбкой и добрыми грустными глазами. Сейчас она почтенная женщина, председатель союза репрессированных по политическим мотивам Ленинского района Новосибирска, а также просто любящая жена, мать двоих детей и бабушка четырех внуков. Мне посчастливилось познакомиться с ней в Новосибирской областной научной библиотеке, где проходил семинар в память о жертвах политических репрессий. Меня привлек ее интеллигентный вид, мудрый и спокойный взгляд, интересная, живая и ясная манера говорить.
Начало
В столицу Сибири Тамару Григорьевну забросила судьба. Родилась она в 1932 году в теплом и солнечном Херсоне на Украине. Этот год в истории стал началом Голодомора. Массовый голод охватил Украинскую СССР и свирепствовал вплоть до 1933 года. Мать Тамары Григорьевны работала медиком на заводе в медсанцехе. Двух маленьких сестричек воспитывала бабушка. Девочки росли без отца.
В мае 1941 Тамара Григорьевна вместе со своей сестрой-двойняшкой окончили первый класс, а в июне началась Великая Отечественная война. Немцы вступили в Херсон 19 июля. Три дня в городе царили безвластие, страх и подавленность.
Пряталась семья Тамары Григорьевны в своем подвале. «Он был глубокий. Это подвал бывших виноделов. Там было, как сейчас помню, 77 ступеней. Но он был построен из непрочных материалов, из ракушечника. Это плиты такие», – рассказывает она.
Рядом за забором находилась церковь, на куполе которой сидели немецкие минометчики. «В один день, в пять часов вечера я была на улице и услыхала звук летящих самолетов. А это были бомбы. Я как закричала – «Бомбы летят!». На голубом небе они сначала были как маленькие бумажки», – вспоминает Тамара Григорьевна. Все, кто успел, спрятались в подвале. В местный квартал упало 13 бомб, три – прямо во двор, одна – в кухню, которая находилась над подвалом. Дом рухнул. И вместе с ним привычный мир обычных людей.
Развалины в Херсоне 17 лет спустя
Жизнь разделилась на три части: до войны, вовремя войны и после войны. Все остались живы, но пришлось трое суток откапываться из завалов. «У меня после этого осталась седая прядь, хотя мне было тогда восемь лет», – рассказывает моя собеседница, вновь переживая боль и страх в своих воспоминаниях.
Неправильная родословная
Наступил 1944 год. Война подходила к концу. Но к пережитым ужасам четырех лет добавилось новое несчастье. Люди из НКВД пришли и без объяснений забрали мать. Позже бабушка ездила в прокуратуру, чтобы разобраться, по какой причине забрали ее дочь. Но там объяснений так и не дали. «Дело в том, что у нас в родословной были немцы. Мой дедушка, то есть отец моей матери, был из рода немецких пивоваров. Его потомки попали в Россию во времена Екатерины II. Как считала моя бабушка, именно это стало поводом для репрессий нашей семьи. Маму объявили врагом народа. А позже пришли и за нами», – говорит Тамара Григорьевна. Двух маленьких девочек и их бабушку под конвоем отправили в Екатерининскую режимную тюрьму в Херсоне. Одетая в платье из одеяла и марлевую кофточку, босая она оказалась в тесном каменном мешке шириной два на два метра. Там в грязи и смраде ей пришлось просидеть четыре месяца, ни разу не выходя на свет.
После их перевели в палату, где собирали людей на пересылку. Это была большая комната, где находилось примерно 15 семей. Многие были с грудными детьми и трехгодовалыми малышами. «Как-то раз к нам привели шесть женщин, и среди них оказалась моя мама. Ее должны были отправить работать в угольные шахты, но она заболела сыпным тифом», – делится своими воспоминаниями Тамара Григорьевна.
Затем начались долгие годы скитаний. На пути из Херсона до Новосибирска семья прошла 11 тюрем. И каждый раз сердце юной узницы замирало от страха, когда зачитывали списки тех, кого пересылают в другое место заключения. Семья боялась, что их снова могут разлучить друг с другом, раскидать по разным частям страны.
Сибирь
В столыпинских вагонах, в отдельных клетках, охраняемые военными и собаками, они прибыли в Новосибирск. «Помню, мы приехали на главный вокзал, а там стоит скульптура – пионерка с отломанной рукой. Не знаю, есть ли она сейчас там или нет», – говорит Тамара Григорьевна с грустной улыбкой.
Пройдя еще две тюрьмы и жизнь в лесных бараках, они поселились в селе Сузун близ Новосибирска. Семью поставили на спецучет. Мама Тамары Григорьевны начала работать в больнице, но позднее ее уволили – ее руки от пережитых волнений покрылись язвами, и она уже не могла работать с пациентами.
Позже девочкам посчастливилось пойти в школу. Именно посчастливилось, потому что для репрессированных это было практически невозможно, не имея никаких документов. Поступить туда им помогла сердобольная директор. Она устроила для них экзамены, которые девочки успешно сдали и начали учиться в пятом классе. В школу юная Тамара ходила босиком.
«Все ребятишки носили школьную форму, а у нас ее не было. Это была моя мечта – носить школьную форму», – задумчиво рассказывает она.
Позже Тамара Григорьевна поступила в строительный техникум. Ее бабушка в прямом смысле на коленях слезно умоляла коменданта позволить внучкам учиться дальше, ведь они были невыездными.
Выживать было тяжело. Это была не жизнь, а ежедневная борьба за право существовать на земле, за возможность доказать, что они такие же люди, как и все остальные. После была реабилитация и попытки начать все сначала, без страха и лишений.
30 октября 2013 года
Прошли годы. Сейчас Тамара Григорьевна живет в Новосибирске. И хоть раны от пережитого затянулись, но так и не загладились полностью. Вспоминая свое прошлое, Тамара Григорьевна невольно начинает расстраиваться, делается чувствительной и грустной. Взгляд ее становится немного рассеянным, и из глубины голубых глаз как будто бы вновь смотрит испуганная маленькая девочка Тамара в платьице из одеяла, марлевой кофточке, босая и с седой прядью в волосах.
Таких маленьких девочек и мальчиков были тысячи. Сейчас они, кто дожил, уже превратились в бабушек и дедушек. Каждый год 30-го октября они приходят к памятнику жертвам политических репрессий в Нарымском сквере и возлагают цветы. Это день, когда скорбят по невинно погибшим. Один день, хотя память о них должна жить веками.
